Валентин Лавров - Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа

— Вот, Аполлинарий Николаевич, аптекарь дал.

Соколов прочитал на облатке: «Люминал — производное веронала, обладает сильным снотворным действием. Люминал подвергнут клиническому и экспериментальному исследованиям в психиатрической клинике Лейпцигского университета. Обычная доза — 0,4 грамма, то есть две таблетки. При более высокой дозировке часто наблюдается побочное явление — расстройство психической деятельности». Соколов улыбнулся, подумал: «Прекрасно! Дадим социалистам двойную дозу. А тут что?» На другой облатке было напечатано: «Фалликулин — сильное слабительное средство. Действует неотразимо и быстро». Спросил:

— А зачем слабительное?

— Много денег от пятерки оставалось, а тут аптекарь советует: купи, дескать, всегда в хозяйстве от запора пригодится. Ну, я и взял, извиняйте, для поноса.

Соколов перекрестился:

— Господи прости, знать, счастье такое социалистам выпало! Сдачу, Егор, оставь себе, детям фиников купи. Эй, лакей, — окликнул пробегавшего мимо с подносом официанта, — скользи сюда! — Граф взял бокал, протянул засмущавшемуся кучеру: — Пей, пей, французское! Это тебе, Егор, не водку лакать, это напиток утонченный.

— Ох, хороша, спасибочки вам, Аполлинарий Николаевич, прямо в ноздрю шибает! — Ладонью вытер рот и бороду. — Сей квасок, однако, против казенной никак не устоит — силы в ём нет. Для чего такие капиталы за него платят, на трезвую голову не поймешь.

Соколов отправился в буфет. За прилавком действовал широкий в плечах парень с круглым румяным лицом, густыми рыжеватыми баками и коротко, по последней моде, подстриженной бородкой. Буфетный мужик при виде Соколова расплылся в счастливой улыбке:

— Рад вас видеть, ваше сиятельство!

Соколов пророкотал:

— Ну, Семен, у тебя морда круглая стала! Сразу видно, что на паперти не стоишь, питаешься вовсе не сухой корочкой.

— Это точно, Аполлинарий Николаевич, живу отлично-с, грех Бога гневить. Чем прикажете угостить?

— Пока ничем! — Соколов просто, как об обыденном, сказал: — Я сейчас приду с четырьмя мужиками, будем пить шампанское из пивных кружек. Ты загодя высыпи снотворное и слабительное, на водке все раствори, а когда я их приведу, ты шампанского и дольешь. Понял?

Семен заробел:

— Ваше сиятельство, простите, рад бы, да рука не подымается. Ведь меня за такие порошки в Сибирь отправить могут. И кандалы еще нацепят.

— Ну, доктор Гааз, тюремный доктор, царствие небесное этому доброму человеку, на Немецком кладбище прах его с миром лежит, кандалы против прежних времен сделал совсем легкими да на прикрепах кожей мягкой обитой. Так что против старого времени таскать их стало много легче. Однако, Семен, ты не трусь, я тебя в обиду не дам. Ведь не яд подсыпаешь, а обычные лекарства. Желудки прочистят, проспятся — еще здоровее станут. И жаловаться на тебя не будут, а радоваться за себя станут. А чтобы тебе интерес в деле появился, возьми на память денежную награду. Бери, бери! Здесь двадцать рубликов — не шутка.

Семен решительно тряхнул рыжеватыми кудрями:

— Коли надо, сделаем все, как вы приказали, Аполлинарий Николаевич.

Соколов погрозил кулаком:

— Семен, ты кружки не перепутай, не сунь мне слабительного! Если чего, то я тебя… Ну, понял? Тогда точно тебя отправлю кандалами греметь, а на Сахалине тебе полголовы выбреют.

— Как можно, ваше сиятельство! Вручу, что положено.

— Ну, действуй! — И побежал наверх — приводить приговор в исполнение.

Пока Соколов готовил для социалистов неприятность, Сипягину удалось изложить великому князю свою просьбу относительно поэта, который очень желал стать почетным академиком. К. Р. заверил:

— Я дам этому делу ход, и будем надеяться, что на ближайшей сессии Академии ваш поэт станет нашим почетным, так сказать, членом, — и улыбнулся.

У Соколова были свои хлопоты. Он отыскал революционных товарищей, жавшихся в углу, сказал:

— Господа ниспровергатели, Виссариона Белинского уважаете?

— Разумеется! — ответил Азеф. — Это великий глашатай демократии.

— Так вот, этот глашатай, имея в виду наказание смутьянов, говаривал в кругу друзей: «Нет, господа, что бы вы ни толковали, а ради поддержания порядка мать святая гильотина — хорошая вещь». Впрочем, вы сегодня столько ужасов наговорили, что мурашки по спине бегают. Не знаю, как вам, а мне захотелось выпить — просто невтерпеж. Приглашаю всех в буфет!

Азеф поцеловал руку Зинаиде и спросил:

— Вы позволите мне отлучиться на три минуты?

— Конечно, Иван Николаевич! — И нежно шепнула: — Я очень буду ждать…

У революционеров давно подвело животы. Они с охотой двинулись за графом — сами не решились бы. Буфетчик Семен, увидав гостей, стал воплощенной любезностью:

— Что прикажете налить?

Аргунов скромненько предложил:

— Может, господа, по рюмке водочки?

Чепик заинтересовался:

— Вот и бутербродики есть с икоркой-с…

Соколов решительно возразил:

— Какая водочка, какие бутербродики! Пьем, господа революционеры, по-гвардейски!

Азеф полюбопытствовал:

— Это как?

Соколов гаркнул:

— Буфетчик! Для моих заклятых друзей — самое дорогое шампанское! — Цыкнул на Чепика: — Да куда ты клешню тянешь, не фужерами — пивными кружками! Кто не пьет по-гвардейски — тот негодяй и фискал. Эй, буфетчик, что медлишь? Не жалей для прогрессивных товарищей, страдающих от самодержавной деспотии, откупоривай французское! У тебя, шельмец, точно ли шампанское самое лучшее?

— Самое значительное-с — редерер, ваше сиятельство! Брали у Елисеева по семь с полтиной за бутылку, дороже нынче не бывает-с…

— Прекрасно, лей редерер в пивные кружки, да с верхом.

Семен стал таскать из ящика шампанское, только пробки полетели к потолку. Потом он повернулся к буфету, начал наливать по самый край, струйки весело скатывались по стеклу. Соколову протянул отдельно. Тот сказал:

— Пьем, господа ниспровергатели, за ваше здоровье… умственное!

Все подняли кружки, у революционеров в глазах огонь запылал: буржуазный напиток в таком количестве, да еще на дармовщинку!

Пили жадно, взахлеб. Азеф, этот замечательный математик, на сей раз не сумел рассчитать ход классового врага — Соколова. Он выпил и крякнул:

— Ух, хорошо! Забирает всего. Ну, друзья, пошли в залу, поговорим о перспективах российской революции.

— Да, Россию следует разрушить до основания! — прогундосил Чепик. — И вот на ее развалинах, на ее скрижалях, ик, начертят наши имена. Ох, и впрямь в ноги ударило, а голова… голова даже очень… хоть куда, свежая… Ик!

Аргунов, пьяница со стажем, захмелел сразу и сильно. С нетрезвой важностью выдавил из себя: