Николай Свечин - Восьмое делопроизводство

Сыщика передернуло. Его собеседник менялся, как ртуть: то впору жалеть пропащего, но талантливого человека, то хочется его задушить…

— Зубатов, когда я встречался с ним в Москве, дал мне подсказку. Сказал, что вы сильно любите деньги. Я тогда не придал этому значения. У меня Азвестопуло такой же! А надо было придать.

Максим Захарович опять развеселился:

— Согласитесь, вы ко мне не можете быть в претензии. Любимца вашего оставили на этом свете. Всадили заряд в ногу, а не в голову. Я еще велел, чтобы кость не задели. И не потому, чтобы вас не злить, а тоже из симпатии. Нравится мне ваш грек.

— А потом, в поезде? — рассердился делопроизводитель. — Едва ведь Сергей выжил!

— А… Там меня не было. Что в поезде? Налет есть налет. Ребята сразу начали палить сквозь дверь. Что им прикажете делать? Постучать и попросить разрешения войти, чтобы ограбить?

Собеседник помолчали, потом Лоренцев заговорил:

— Я все-таки хочу рассказать о своем падении. Ну, это для вас падение, а для меня, пожалуй, подъем!

— Слушаю.

— Все началось с назначением Мойсеенки начальником МСП. При Войлошникове, царствие ему небесное, я был на своем месте, исправно ловил жуликов и служил царю. И вдруг пятый год! Александра Иваныча расстреляли. Помните, как это было?

— Я вывозил труп под дулами дружинников, — насупился Лыков. — Нас с Сергеем самих там чуть к стенке не поставили. Но мы забрали вместе с телом вдову и четверых детей.

— Помню, мы еще вами потом восхищались, но никто не подставил плечо. Люди все же мразь…

— Люди всегда одинаковы, — вступился за население Лыков. — Десять процентов герои, десять — злодеи, остальные ни то ни сё.

— Ни то ни сё та же мразь, — безапелляционно заявил атаман. — Никого не жалко из этого сора. У Войлошникова, когда к нему на квартиру пришли боевики, нашли в столе фотокарточки преступников. Уголовных, заметьте! Уж эти-то рожи ни с какими другими не спутаешь. А они спутали!

— Кто они? Дружинники? — уточнил Алексей Николаевич.

— Точно так! Явились борцы за народное счастье и шлепнули сыщика, который защищал тот самый народ от разбоя. На основании фотокарточек шлепнули. Там не было ни одного политического, я вас уверяю. Потому как сам вручил эти карточки Александру Ивановичу вечером. А боевики пустили их по рукам и объявили: это наши товарищи, он их ловил и теперь за это ответит. И казнили Войлошникова.

Они опять помолчали, каждый вспомнил свое. Лыков вновь оказался в той жуткой Москве декабря пятого года. Он снова нес на плече тело казненного, а в них лупили из Проточного переулка. И Азвестопуло сделал полшага в сторону и заслонил собой детей… После этого Сергей мог сколько угодно вызывать неудовольствие шефа коммерческими операциями. Алексей Николаевич вспоминал эти его полшага — и прощал.

— Так что Мойсеенко? — словно очнувшись, спросил статский советник.

— Все он испортил, сукин сын. Я привык служить царю. Хотя после «кровавого воскресенья» это уже выходило непросто. У меня были лучшие показатели, фартовые боялись, как огня. А вы сами знаете: если полиции не боятся, то агентурной работы не будет. И тут на тебе! Поймал железнодорожных воров, целую артель, девятнадцать человек. Жизнью рисковал. Обезоружил с помощью городовых Второго участка Мещанской части. Доставил в Малый Гнездниковский, с уликами. А они через три часа вышли оттуда и смеялись мне в лицо! Как же так, Алексей Николаевич? Я за что на ножи пошел? Чтобы Мойсеенко взял с них полторы тыщи и отпустил?

— Откуда вы узнали, что именно полторы тысячи?

— Сологуб с Болтневым рассказали, его прихвостни. Они тоже смеялись. Ну я и решил, что хватит, пора подумать о себе. Но в Москве, чтобы зарабатывать, нужно было делиться с Дмитрием Петровичем [72] Мойсеенко. . А я уже не хотел кормить всякую сволочь. И подался в Петербург.

— Вам помог перебраться Зубатов? — припомнил Алексей Николаевич.

— Да. Его пример, кстати сказать, тоже вправил мне мозги. Служил человек честно, себя не жалел. А потом его в одночасье раз! — и на помойку. Такого верного слугу престола! И подумал я: со мной так же могут. И на что жить после этого? Ушедших из полиции ни в какую службу не берут, они как прокаженные. Это у вас лесное имение, а у других-то нет.

— Имение у сыновей, — раздраженно пояснил Лыков. — А все меня им попрекают!

— Какая разница, — скривился Максим. — У вас или у сыновей, все равно вы обеспеченный человек. И служите не за жалование, а потому, что ничего другого делать не умеете, только убийц ловить.

— Не только из-за этого!

— Конечно, есть еще идейные соображения, — зло парировал бандит. — Желаете сделать мир чище? Идиотизм! Он никогда не станет чистым, как бы вы ни старались.

— Ну хоть чуть-чуть… — пробормотал делопроизводитель. — От таких, как вы, избавить — уже кое-что. Уже не зря небо коптишь.

— Другие придут и когда-нибудь поставят вас на ножи.

— Не исключено.

— Не не исключено, а так и будет!

Лоренцев разгорячился, смотрел волком и будто невзначай навел на сыщика наган.

— Если бы не вы, я бы еще долго безнаказанно орудовал. Послал вас черт на мою голову. Ведь как все было задумано! Оцените красоту идеи. — Максим Захарович даже причмокнул. — Люди все из московского фартового мира, здесь их никто не знает. Я их в свое время поймал и взял в корки [73] Взять в корки – завербовать в осведомители (сыскной жаргон). . А потом сколотил хевру. Базис в Москве. А на делопроизводство ездят сюда. Я выбираю объект, все узнаю, готовлю, в том числе пути отхода. Короткий удар, деньги взяты — и нас уже нет в городе. Ну, я есть и ловлю сам себя. А моих людей уже не сыщешь. Деньги безымянные, крупные купюры я брать не велел. И вещи, на сбыте которых всегда попадаются воры, мы оставляли. Один раз Колька Болгарин оскоромился, хапнул браслет… Пришлось его за это наказать. Ну как бы полиция нас поймала? Я ведь все продумал. До морковкина заговенья ловили бы. Сашку Попа нарочно с каторги вытащил, чтобы скормить сыщикам заместо себя. А тут вы со своей опытностью. Сначала-то я недооценил. Думал, если в группе дознавателей, буду знать и реагировать. И с первой же реакции вы меня заподозрили. Эх… И про Телятьева, что это ложный след, догадались…

— Не я, Анисимов догадался.

— …Такая хорошая банда получилась. На тебе! Нужно было вас сразу стрельнуть, вместе с Анисимовым. Но жалко убивать настоящего человека, с души воротит.

— Настоящего человека?! — сорвался Лыков. — А те десять, которых вы прикончили, чем хуже меня были?

— Хуже, хуже… — лениво отмахнулся атаман. — Я ведь уже говорил: сор, ни то ни се. Быдло. Чего их жалеть? Вот мы с вами штучные. Еще изредка попадаются фигуры. Таких надо оставлять на развод. У нас сплошь рабы, такова историческая особенность России. Чем меньше будет холопов, тем лучше для государства. Истребить три четверти, а остальных заставить жить по европейским образцам… Другого пути исправления я не вижу.