Николай Пахомов - Шемячичъ [Proza.ry]

— Впрочем, дело молодое… И грех сладок, — вновь потеплел Иван Дмитриевич голосом и взглядом. — Да и не за тем я к тебе, чадо, прибыл…

Василий Иванович и тут сдержал себя, не переспросил, только очами шире вспорхнул, показывая родителю свое внимание и готовность слушать. Знал, что батюшка, коли захочет, сам все скажет. Так зачем свое нетерпение показывать, батюшку поторапливать?.. Нехорошо это. Глупо.

— А суть такова, — кхекнув для солидности, продолжил тот, — на Москве замятня знатная начинается… Слухи доходят: хан Ахмат рать, как при Батые, собирает… Хочет великого князя московского Иоанна Васильевича проучить… Зазнался Иоанн-то: басму ханскую прилюдно попрал, ногами растоптав… Да и самих послов, кроме одного, якобы приказал казнить…

— Неужто?! — вырвалось против воли у юного князя.

Возглас был настолько сильным, что пламя свечей заколебалось, и по стенам светлицы побежали встревоженные тени. Лики святых на иконах насупились, посуровели. А сам Василий Иванович, поняв, что проявил излишнюю эмоциональность, густо покраснел.

— Да, — без особых эмоций подтвердил Иван Дмитриевич. — Верные люди сообщили. Конец, мыслю, Иванке, — скомкал имя великого князя до прозвища холопского. — Даст Бог — на великий трон московский, отобранный у нашего рода, взойдем…

На великом московском столе после смерти Дмитрия Ивановича Донского оказался его старший сын Василий, а Юрий Дмитриевич, младший брат Василия и предок князей Шемякиных, получил в удел Галич и Звенигород с волостью. В лето 69331 великий князь Василий Дмитриевич предстал пред троном Всевышнего, но до этого успел посадить на московский стол своего пятого сына Василия Васильевича, которому едва исполнилось десять лет. Это возмутило всех живых сынов Донского: Андрея, Петра, Константина и ставшего старшим в роду Юрия Звенигородского.

Если Андрей Дмитриевич и Петр Дмитриевич, имевшие уделы, свое возмущение старались от племянника и его опекунов во главе с Софьей Витовтовной скрывать, то безудельный Константин Дмитриевич, родившийся накануне смерти великого князя, и Юрий Дмитриевич Звенигородский недовольство выказывали открыто. Особенно противился данному обстоятельству звенигородский князь, посчитавший себе обойденным и оскорбленным.

Однако, не желая заводить свары в Московском княжестве, от военных действий против властительного племянника воздерживался, надеясь все уладить через великого хана в Золотой Орде. Но ордынский хан Махмет, подкупленный московскими боярами, приверженцами юного Василия, оставил ярлык за ним. А Юрию Дмитриевичу Звенигородскому было приказано «вести коня под Василием Васильевичем Московским». И хотя сам Василий Васильевич упросил хана этого не делать, чтобы «не чинить кровной обиды», Юрий Дмитриевич Звенигородский был оскорблен смертельно. И только боязнь расправы со стороны ордынцев удерживала его от похода на Москву.

Все изменилось в лето 69411. В этот год великая княгиня московская Софья Витовтовна решила женить сына и великого князя московского, Василия Васильевича. Тому шел восемнадцатый год. Самое время для женитьбы. Мудрой вдовствующей великой княгиней невестой для сына была избрана пятнадцатилетняя внучка Владимира Андреевича Серпуховского, верного сподвижника Дмитрия Донского, Мария Ярославна, княжна малоярославская.

Юрий Дмитриевич Звенигородский этому браку нисколько не препятствовал. Даже рад был за племянника, которому в супруги досталась «писаная красавица и умница-разумница», знавшая грамоту и письмо. Однако сам на свадьбу не поехал, но сыновьям Василию Косому, Дмитрию Шемяке и Дмитрию Красному, сопровождаемым боярами, разрешил. «Погуляйте, чада, на славу, — напутствовал он, — только с хмельным зельем будьте воздержаны».

Старшему, Василию Юрьевичу, прозванному Косым за глаза, косившие в разные стороны, шел двадцать седьмой год. Он уже был женат на дочери радонежского князя Андрея Владимировича Меньшого Елене. Средненькому, Дмитрию Шемяке, получившему прозвище от татарского мурзы, увидевшего его в красивой одежде и воскликнувшему «чемэху!», то есть, нарядный, исполнилось тринадцать. А Дмитрию Красному, самому любимому сыну Юрия Дмитриевича, названному в честь знаменитого деда — победителя татар Мамая на Куликовом поле — в ту пору повернуло на двенадцатый год. Прозвище же, Красный, получил от матери за красивый лик и добрую стать. Потому наставления отца были не лишними. Особенно для младших.

Как говорило семейное предание, направляя детей на свадьбу великого князя, Юрий Дмитриевич мыслил если не о замирении с племянником и его гордой да властной матушкой, то, по крайней мере, о показной покорности. Этим надеялся заслужить добрую славу себе в народном мнении. Вышло же все по-иному.

Во время свадьбы Софья Витовтовна вдруг увидела на Василии Косом драгоценный золотой пояс с лалами. Наряд сей посоветовал надеть боярин тверской Иван Дмитриевич, желавший еще больше поссорить Юрия Дмитриевича с племянником. И это было не просто желание, но скрытая месть боярина матушке Василия Васильевича, сначала обещавшей взять за сына дочь Ивана Дмитриевича, а потом отказавшей. Вот боярин и пожелал уязвить великую княгиню. Пояс же, некогда подаренный в качестве приданого супруге Дмитрия Ивановича Донского Евдокии ее отцом Дмитрием Константиновичем Суздальским, во время свадьбы был подменен и окольными путями, сменив много хозяев, достался в качестве подарка Василию Косому. Увидев пояс, Софья Витовтовна, посчитавшая себя обесчещенной, ибо, не будь подмены, он по праву принадлежал бы ей, пришла в неистовство и собственноручно совала его с Косого. Братья Юрьевичи смертельно обиделись и покинули свадьбу.

Направляясь к отцу в Галич, по дороге они со своими дворовыми людьми напали на Ярославль, вотчину великого князя. «С поганой овцы хоть шерсти клок», — усмехнулся тогда Шемяка. «Чтобы знали, с кем связываться», — поддержал его Василий.

Клок не клок, а казну великокняжескую из Ярославля они вычистили полностью. С тем и прибыли к Юрию Дмитриевичу. А тот, уже подговоренный все тем же боярином Иваном да его другом боярином Семеном Морозовым, сразу же рать собрал и двинул на Москву. Словно ждал случая.

Великому князю донесли о движении дяди, и тот прямо со свадебного пира послал послов своих, чтобы уладить все миром. Но Юрий Дмитриевич мира уже не желал, да и боярин Иван так взлаялся на московских бояр, что хоть святых выноси, как при пожаре. Ни с чем возвратились в Москву послы. Пришлось великому князю войско спешно собирать да идти навстречу дяде. И двадцать пятого апреля рати сошлись на Клязьме-реке, в двадцати верстах от Москвы. Только ратные люди галицкого князя были трезвы, а московские, взявшие с собой свадебные меды, во хмелю. Посмотрел на них Василий Васильевич и понял, что воевать не с кем. Прибежал тогда с ближними в Москву, забрал мать да супругу юную и с ними — в Тверь, а оттуда — к Костроме. Только и там достал его Юрий Дмитриевич с сыновьями. Так князь галицкий и звенигородский стал великим московским князем, а великий московский князь — пленником дяди и двоюродных братьев. «А не придушить ли его нам, пока в наших руках? — спрашивал нетерпеливый Шемяка родителя и братьев. «Грех!» — отмахивался дланями, как от нечистой силы, его брат Дмитрий Красный. «Грешно!» — смущался Косой. «Не вводи в соблазн! — гневался и родитель, Юрий Дмитриевич, не желавший прослыть убийцей. — Отправим в удел — и все!» — определил он судьбу племянника. «Смотрите, как бы не пришлось потом каяться, — вороном каркал Шемяка. — Одолей он, нас бы не пощадил…» Но Юрий Дмитриевич так цыкнул на него, что Шемяка счел за лучшее замолчать. В итоге Василий Васильевич был отправлен удельным князем в Коломну, Юрий Дмитриевич с сыновьями остался в Москве.