Аполлинарий Колдунов - Крысолов [СИ]

План был прост. 7 ноября двери некоторых камер, по случаю праздника, действительно были открыты. Надзиратель 4 галереи Иван Кондратьев за 20 миллиардов согласился помочь. Он должен был заговорить другого надзирателя, предварительно передав ключи Мишке Корявому; в это время Мишка Корявый должен был открыть камеры Пантелеева и Гаврикова. Единственное чего не знали бандиты, что вся тюрьма была окружена, и бежать из нее невозможно. Однако необходимо выявить предателя. Поэтому решили дать возможность бандитам покинуть здание, а брать всех на улице. Потом установить, кто помогал беглецам.

Вначале у Кондратьева все шло по плану. Он передал ключи Мишке, а сам собирался пригласить надзирателя Васильева выпить чаю и в этот момент связать его. Пантелеев и остальные беглецы предполагали спуститься по связанной из лоскутов простыни веревке вниз. Для видимости Кондратьева предполагалось оглушить.

Однако все сорвалось из-за того, что Васильев проявил служебное рвение. Он не пошел пить чай.

Прошло три дня. Побега не было. Засаду необходимо было снимать. Влада уговорила оставить ее еще на ночь. Все решила случайность.

Некоторое время в Исправдоме царила тишина. Вдруг погасло электричество. Весь исправдом освещался всего на всего одной висячей 500-свечевой электрической лампой, и эта лампа погасла.

Тюрьма погрузилась во мрак.

Еще мгновенье, и свет снова загорелся.

Где-то хлопнула дверь.

Снова погасло электричество.

Гавриков проснулся оттого, что кто-то звал его по имени. Проснувшись, он увидел Мишку Корявого.

— Выходи быстрее, — прошептал Мишка.

Гавриков вскочил и выбежал на галерею. Кто-то дернул его за рукав.

— Гаврила, надо срочно уходить, — это был Пантелеев.

— Как? — спросил Гавриков. Он успел посмотреть на нижние галерии и увидел, что на третьей и на второй находятся дежурные надзирательницы. Правда, они сидели за столами и, похоже, спали.

Снова погас свет, и стало тихо. Слышно было только напряженное дыхание Леньки. Сбоку кто-то тихо подошел. Это был Мишка Корявый. Гавриков с облегчением выдохнул.

— Вниз, — сказал Мишка. — По винтовой лестнице.

Они быстро спустились.

— Сюда, — бросил Мишка и быстро пошел в комнату свиданий. Там Ленька встал Мишке на спину и стал ломать окно. Сломав его, он стал вылезать. Мишка и Гавриков, не теряя времени, последовали за ним.

Попали они на кухню. Здесь никого не было.

— Быстрее, — торопил Мишка, — на улицу.

Беглецы выскочили во двор. Ворота были открыты. Но Ленька вдруг остановился. Звериным чутьем он понял — туда нельзя. Беглецы в растерянности остановились.

— Быстрее, Леня, — прошептал Гавриков. — Ворота же открыты, не равен час, закроют, и все.

Но Леня не побежал. Он стоял и осматривался.

Рядом была тюремная пекарня, там во всю уже шла работа, суетились люди. Но беглецы оставались в тени и их не замечали.

В это время боковые ворота тюрьмы, непосредственно примыкавшие к пекарне, открылись, и во двор стал заезжать груженая машина.

Это знак, — подумал Ленька, и бросились туда. Под прикрытием машины они проскочили ворота. Забежав за угол дома, они остановились, пытаясь отдышаться.

— Все, разбегаемся в разные стороны, — сказал Мишка Корявый и исчез в темноте проходного двора.

Надзиратель Васильев отходил в дежурку всего на двадцать минут. Его туда пригласил Кондратьев. Сели пить чай, и тут Кондратьев сказал, что он забыл на посту сахар. Вернулся через пять минут, но за это время он успел открыть камеры Мишки Корявого, Пантелеева и Гаврикова.

Тревога поднялась, когда Васильев вернулся на пост. Он сразу заметил открытые камеры, но беглецов уже не было. Погоня ничего не дала.

Утром, когда заседание Трибунала вновь открыли, еще очень немногие знали о том, что произошло в эту ночь.

Весь зал замер, когда председатель Трибунала огласил телефонограмму начальника Исправдома о бегстве Пантелеева и Гаврикова.

Несколько минут было тихо. Потом все взоры обратились на скамью подсудимых как бы для того, чтобы проверить, действительно ли место Пантелеева и Гаврикова пусто. Там, конечно, их не было.

Однако, бандитское счастье недолговечно, уже через неделю, у ресторана Донон были арестованы Гавриков и Мишка Корявый.

— Остался последний акт, — сказала Влада, — когда арестованных увели. — Ленька.

— И ты знаешь, как его поймать? — спросил Алексей.

— Кажется, знаю, — ответила Влада. — Я позвоню.

И уехала.

Марина глядела в сиреневую синеву ночи.

— Снег пошел, — сказала она.

Марина сидела на кровати, уютно устроившись в углу, обхватив колени руками, говорила или слушала, чуть наклоняя голову набок, и глядела ласково на Владу из-под густых ресниц. Влада полулежала рядом, счастливая и немножко обалдевшая. Менялись темы разговоров, они обговорили почти все на свете, переходя от грусти и тревоги к смеху и веселью.

— Владочка, милая, — заговорила Марина, — Мне очень не хватало тебя, очень… Когда тебя рядом нет — вокруг пустота… Я так рада, счастлива, что ты опять пришла… Подумать только, впереди целая ночь!

Они опять замолчали. Марина взяла Владу за руку. Влада любовалась подругой — ее не очень красивым, но изяшным лицом, прической под мальчика, большими выразительными глазами, острым моцартовским носом, большим ртом с тенью грустной улыбки, и точеным остреньким подбородком. Ее миниатюрная фигурка было столь же изящна, как и лицо — трогательную худобу оттеняли бретельки черного маленького платья, подчеркивающего стройность и нежность ее тела. Марина сидела, обхватив руками изящные тонкие ноги, обтянутые матово-черными колготками и совсем не скрываемые коротеньким платьем; обута она была в туфли на высоких каблуках, блестящие и тоже черные.

Она прилегла рядом с Владой и погасила свет. Потом сбросила туфли и стянула с себя колготки и платье.

Оставшись обнаженной, она грациозно потянулась с глубоким вздохом. Влада увидела Марину потрясающе красивой, у нее сжалось сердце от восхищения и вдохновения ее красотой. Ее тело было самой нежностью! Сколько поэзии было в ее формах и движениях.

— Я обожаю тебя и счастлива! — выдохнула Влада единственную фразу, что пришла ей в голову.

— Я тоже!.. — Марина улыбнулась, как только могла улыбнуться своими выразительными глазами и губами. Она принялась расстегивать владино платье.

Она привлекла рукой Владу.

— Вчувствуйся в наготу! — Марина сильнее привлекла Владу, едва касаясь ее пальцами, погладила ее плечо и грудь.

— Я вся открыта, вся беззащитна…

— Где нет опасности — беззащитность — это свобода. Тебя сковывает, не отяжеляет броня. Ты доступна всему, но все дружественно, и несет тебе радость…