Владимир Калашников - Лига выдающихся декадентов

— У меня же иммунитет, помните? Мне в уши ангельский сонм напевает, сквозь эту музыку ничто дурное не пробьётся.

— Я непрестанно творю Иисусову молитву, — проворчал Флоренский, — наверное поэтому не заметил фокусов Бугаева. — Вдруг он заговорил возбуждённо: — Страшно доволен, что оба косноязычника лишены русского словесства: вот она, справедливость! — он дребезгливо рассмеялся. — Что хотели, то и получили: до гроба им тарахтеть на тарабарском. Осталось теперь заумника сдать в богадельню, но это сами… Ну, прощайте! Я — в свою обитель, к трудам. Вбивать столп истины в грунт невежества.

Павел Александрович круто повернул и скрылся в толпе у касс.

Василий Васильевич приблизился к Вольскому и с хитринкой заговорил:

— Теперь вам можно узнать кое-что. Конечно, пустяк… Хлебников и Линцбах оба лишились дара речи из-за удара по голове. Удивительное совпадение! Одна такая контузия в редкость, а две!.. Вас не смутило?.. Это ведь нужно очень ловко попасть, чтоб единственная крохотная пружинка лопнула… Так не бывает. Невозможно! Это чудо! Парадоксальное, фантастическое допущение! Не могут случиться в короткий временной промежуток нашей истории два чуда, два фантастических допущения!

— А первое-то какое? — устало спросил Вольский.

— Разве не чудо, что я повесил Бугаеву шторы? — лукаво прищурился Розанов и торопливым шепотком продолжил: — Так вот, в вас ещё не тлеют подозрения насчёт Хлебникова?

Вольский оглянулся на марсианина. Тот как раз спешил, вскидывая по-телячьи ноги, на другой стороне дебаркадера, заприметив торговца выпечкой. Воззрился на яства, разложенные на широком деревянном подносе, пару секунд жадно втягивал носом воздух, верно, насыщенный свежестью хлеба и теплотой корицы воздух, и вдруг зачастил:

— Сайка с изюмом? Тогда будьте любезны ватрушку, из которой варенье выползло. Сдоба послаще будет? Тогда и её.

Вольскому показалось, что он ослышался, но Хлебников возвращался, весело напевая, к покровителям с кулёчком снеди в руке.

— Вы что же это, только с нами эдак разговаривали? — поразился меньшевик.

— Конечно. Ведь вы меня слушали, почти научились понимать.

Вольский стал пятиться:

— Из-за таких авантюр возникает непреодолимая потребность отдохнуть…

— Погодите. Угоститесь сигареткой! Я хотел вас посвятить в ещё одну тайну! — крикнул Розанов.

— …пару часов, или дней. Со времён подполья знаю трактирчик на Хитровке. Отдохнуть! Ото всего. Ото всех. На оттоманке!..

Исчерпав слова, меньшевик встряхнул кулаками и завернул в ближайший проулок.

Розанов расстроенно поцокал языком и обернулся к Хлебникову:

— Закончим с вами. Дома у Павла Александровича первым делом вы устремились к Брокгаузу. Вам потребны были исторические даты для ваших сомнительных расчётов. Ранее вы схватили клочок своей рукописи, хотя знание кириллицы как будто утратили. Да ещё дюжина примеров, когда вы подслушивали наши разговоры: я записывал ваши словечки, а вы усложнили речь, вероятно, выдумывая слова на ходу, вы обратили внимание на манжеты уважаемого Николая Владиславовича после того, как он выразил за них опасения, затем Вольский, получив на пару минут ваше миропонимание, не забыл русского, всего лишь путал привычные слова с заумью, и так далее. Для чего молчали всё это время?

— Вокруг линцбаховские злыдари шныряли. Заговори я, Линцбах перестал бы миндальничать, подослал бы душегубов. И потом, отец Павел очень уж крут, боязно при нём было к русской речи возвратиться: ещё прибьёт.

— Я-то, подозревая обман, всё время вас провоцировал, в том числе обращаясь к вам по имени, а не по излюбленному вами псевдониму: вдруг проговоритесь, меня поправляя. Признайтесь, Велимир, — начал Василий Васильевич ещё лукавей чем обычно, — это ведь вашими стараниями ко мне попала брошюрка с «предсказанием»?

Звук имени с затёртой визитной карточки привёл марсианина в блаженство. Расплывшись в улыбке, он признался:

— Угадали! Дюжину экземпляров отправил по разным адресам. Один вы разобрались… За то спаси вас Господь. Ну, пойду искать себе новый угол… Пока был распят на чертёжном агрегате, множество новых слов пришли на ум. Таких, что, думаю, прочно войдут в наш обиход. Надобно записать до ночи, иначе слова решат, что попали к неблагодарной личности и вернутся, откуда явились. Свидимся!..

Глядя вслед удаляющейся фигуре, чья нескладность усугублялась мешком рукописей на плече, Василий Васильевич пробормотал:

— Павлуша думает, увёл у меня сигаретку за номером двадцать три. Но мой выигрыш гораздо крупнее: я увёл от всех опасностей полезнейшего человека.

Розанов похлопал карманы в поисках портсигара, нащупал комок, про который уже успел позабыть. Хмыкнув, вынул дерюжку, распрямил, сложил вчетверо. Обувь Василия Васильевича пребывала в ужасном виде — мыски покрывала смесь аспидной пыли и мела. Писатель тщательно протёр туфли и выкинул дерюжку в урну. А потом направился к перрону, куда должны были подать поезд на Санкт-Петербург.

Главное было попасть туда пальцем с первого раза.

Вольский убедил себя: если получится — дело в шляпе. В трудные жизненные минуты он бывал склонен к суевериям.

Однако не успел он коснуться звонка, как дверь приоткрылась и мимо скользнула Аля — падчерица Василия Васильевича. Старая дева отличалась прытью — к сожалению Вольского, не в вопросе, котором в её-то годах следовало быть озабоченной более всего, а в прямом смысле слова. Проигнорировав приветствие меньшевика, Аля застучала каблуками вниз по лестнице.

Вольский придержал дверь и прошёл в переднюю. Экономка, начищавшая туфли, насупилась:

— Вы? Велено сразу проводить. Не спит. Вас ждёт.

Розанов сидел, положив руки на стол.

— Картишками спозаранку балуетесь? — бодро сказал Вольский. — Хотите, стакнемся с вами. Ставка — красненькая. Берегитесь, обчищу вас, — пригрозил он шутливым голосом.

— Здравствуйте, Коля, — продребезжал Василий Васильевич. — Я с вечера не ложился. Эти карты не игральные, а Таро. При всём желании вам угодить, «стакнуться» не выйдет.

— В самом деле, Таро. Живописная штучка, — заметил меньшевик, приблизившись к писательскому столу. — Пасьянс решили разложить?

Розанов промолчал.

Бумажные прямоугольники аккуратными рядами лежали перед хозяином кабинета. На углу стола — потрёпанный учебник логики. Повсюду разбросаны таблицы со многими колонками цифр, отчего-то всё нулями либо единицами.

— А как здоровье супруги?

— Благодарю, Варваре Дмитриевне лучше. Леченье Карпинского помогает. Левая рука пока не действует, но, даст Бог…

Вольский уселся в своё любимое кресло и, помолчав с минуту, поинтересовался: