Владимир Калашников - Лига выдающихся декадентов

— Польза — понятие относительно, — поучительно произнёс Линцбах. — Кое-кому от моего изобретения выйдет польза. Те, кто за мной…

— Якоб Иоганнович, освободите Хлебникова, — твёрдо сказал писатель. — И сдайтесь властям.

— Позабыл, в каком углу дурак валяется, — издевательски произнёс главный чертёжник. — Вы походите, вдруг найдёте. А я тем временем составлю повинную в Охранное отделение, на имя начальника, Мартынова.

Василий Васильевич махнул спутникам рукой. Вместе они направились к двери, ведущей из холла в недра огромного здания Артели.

Линцбах достал серебряный колокольчик. На прерывистый звон примчались десятка три чертёжников с кляпами и зашли с фланга, остервенело размахивая руками и лягаясь. Флоренский вынул плётку и что есть мочи хлестал противников. Те мычали, заслонялись руками и медленно отступали. Их рвение поумерилось.

Линцбах возбуждённо крикнул ему через головы подручных:

— А вы, кажется, смыслите в работе !

Вольский не зевал: сорвал раму колоколенки с шеи подвернувшегося чертёжника и со всей силы надел тому на плечи. Боря Бугаев отрабатывал на наскакивающих врагах приёмы Джиу-Джицы.

— Давай «сам на сам»! — прорычал Флоренский, заметив во вражеских рядах дюжего детину, который выстоял бы не то что против плётки — против дубины.

Подмастерье раздвинул собратьев и сделал шаг вперёд.

— Сейчас покажу малиновый звон! — зловеще сказал Флоренский и напружился в стойке кулачного бойца.

Детина тоже приготовил кулаки. Бойцы яростно столкнулись.

— Вот тебе благовест!.. — тяжко выдохнул Флоренский, завершив серию кулачных ударов.

Чертёжник не услышал его, последние несколько секунд стоял на ногах лишь благодаря получаемым от кулаков импульсам.

Началась всеобщая свалка. Компании удалось-таки выбраться и проникнуть в дверь.

— Дикирий и трикирий им в печень! — проревел Флоренский.

Лицо его пересекал багровый рубец от землемерной рулетки, которую один из чертёжников держал при себе наподобие зарукавного кистеня.

В узких помещениях сражаться было легче: враги подходили по одному-двое.

Навстречу мчался, наклонив голову и визжа, вооружённый циркулями чертёжник. За мгновение до столкновения Василий Васильевич сделал шаг в сторону, но совсем позабыл убрать трость. Споткнувшись, безумец полетел кубарем и, кажется, наткнулся на свои же иглы — завозился на полу, так и не смог встать.

Из-за поворота выпрыгнули с истошным кличем — должно быть, на философическом языке, — чертёжники, в каждой руке по делительному циркулю, раскрывая и закрывая их как огромные веера. Вольский отшатнулся — частокол острий безнадёжно продрал пиджак, не старый ещё. Чертёжник раскрыл веер, укрываясь за реечными решётками и следя за Вольским сквозь ромбические окошечки. Ухнул кулак с зажатой свинчаткой, треснули хрупкие реечки. Меньшевик стряхнул на бесчувственное тело надевшийся по локоть веер.

Боря отстал от друзей и его окружила дюжина противников — они бешено махали руками и ногами, и Бугаев размахивал конечностями с той же энергией, но более умело, поэтому буянов становилось всё меньше.

Чертёжники, с которыми далее столкнулись друзья, яростно размахивали перспектографными линейками — соединённые шарниром палки вращались и громко хлопали. Они перехватывали своё странное оружие из руки в руку, закидывали за спину и ловили другой рукой свободную палку, проделывая это с удивительной скоростью. А вслед за ними уже наступали подмастерья с винкельгаками наперевес. Эти линейки, имеющие чугунные перекладины на конце, придавали их обладателям вид молотобойцев.

Боря успел пригнуться, как в дверной косяк над его головой врубилось подобно боевому топору заточенное лекало, только щепки посыпались. Ещё одно лекало просвистело рядом и по параболической траектории вернулось к чертёжнику-метателю. Бугаев ринулся к противнику, последние разделявшие их аршины скользил на коленях по аспидному полу — ветерок от метательного снаряда тронул волосы, — и подсёк ноги чертёжника.

Чертёжники орудовали деревянными, и не из мягкого грушевого дерева, а из твёрдых пород лекалами, с заточенной наружной кромкой. Бросали их как бумеранги, а циркули метали как дротики. Метровые металлические линейки были заточены как мечи.

Флоренский выдернул пучок застрявших в фартуке циркулей и несколько раз быстро ткнул противника. Тот взвыл и удрал, зажимая брызжущую кровью шею.

Карман мясницкого фартука хранил — Флоренский обнаружил ещё в поезде, — кольчужную рукавицу для левой руки. Теперь она здорово пригождалась: без опаски получить ранение заточенными гранями, Павел Александрович перехватывал или отводил линейки и лекала.

Едва они вошли в следующий коридор, какой-то стеклянный предмет мелькнул в воздухе и взорвался о притолоку.

— Хотят ослепить нас осколками!

Вольский закрыл лицо большой ладонью, Розанов — шляпой, Флоренский натянул чёрный монашеский куколь, а Боря Бугаев — капюшон макинтоша. Перебежками, укрываясь в дверных проёмах, миновали коридор.

— Уф, тяжело, — простонал Розанов.

К нему подскочил обеспокоенный меньшевик:

— Что такое? Ранены?

— Из дому взял самую тяжёлую трость, залитую свинцом. Такую с утра до ночи таскать…

Он отмахнулся палкой от выставившегося из-за угла чертёжника. Вытер набалдашник о портьеру.

В следующем зале чертёжники подвергли их обстрелу готовальнями. Тяжёлые деревянные коробки раскрывались при ударе о препятствие и выбрасывали шрапнель циркулей и прочей заострённой дребедени.

— Что за планида, — громко сетовал Вольский, — в гимназии покоя не было из-за проклятой геометрии, двадцать лет утекло — снова эти циркуля!

Розанов зашептал на ухо другу по переписке:

— Весь враг — впереди. Позади никого. Воспользуемся случаем, вернёмся и осмотрим исполина в холле!

Флоренский кивнул, и вдвоём они заспешили обратно.

Кто-то из чертёжников громко рассуждал, отчего-то на русском:

— Насколько же мы умнее какого-нибудь мещанина! Каждый из нас знает музыкальный язык, язык пассов, звёздный язык, наконец, философический. А обыватель — разумеет русский, может ещё немецкий. Вот и выходит, что мы в среднем в два-четыре раза умнее. Эти вот четверо, явились прямо в наш лагерь, ну не дурачки ли?

Розанов, усмехаясь, пробормотал:

— Конечно, у вас, голубчиков, ума палата. Паша, обойдёмте их.

Нырнули в тёмные подсобки и скоро вышли в холл.

Флоренский достал бинокль, но тут возникший как будто из ниоткуда чертёжник выбил и растоптал хрупкий приборчик. Розанов огрел его тростью по лбу и потрогал носком туфли бесчувственное тело.

— Зря Боря домой ездил, — пробормотал Флоренский, склоняясь над погнутыми кусочками меди.