Владимир Калашников - Лига выдающихся декадентов

— Неужто — Суслова?

— Нет. Минцлова.

— А-а-а, «колода»…

Машинально нахмурившись грубому прозвищу, Василий Васильевич продолжал:

— Только вот амулетик — что у Палетики, что у Сусловой, что у Минцловой: един.

— Секта? — нахмурился Вольский.

Розанов скорбно улыбнулся, что означало: да.

— Чего оне добиваются?

— Очевидно их цель: изводить и уничтожать соль земли русской — писателей.

— Я сам в некотором роде… гм-гм, веду кое-какие записи, — признался Вольский. — Не полагаясь на одну лишь память, сохраняю кое-какие факты для себя самого и потомков. Очевидно, не имею чести принадлежать к «соли», — он обиженно оттопырил нижнюю губу, — коль скоро не отыскала меня роковая женщина. Но я помогу вам, то есть Боре — ради былой с ним дружбы.

Розанов поведал Вольскому, как продемонстрировал утренней гостье планшет с античными монетами, вопросив:

— Узнаёте что-нибудь?

— Да вот же он, этот знак! — воскликнула Мариэтта и торопливо уточнила: — Только у Минцловой — кругляш, то есть края закруглены.

— Ещё древнее, — вымолвил тогда непонятное Василий Васильевич, а сейчас объяснил Вольскому: — В седую древность монеты по-простому: вручную расплющивали металлический кругляш между двух штемпелей и на этом заканчивали. Гурт оставался необработанным — отсюда и происходит закруглённость краёв.

— Что же, секта из фараоновского Египта себя ведёт? — уточнил Вольский. — В существование пятитысячелетних заговоров я ни за что не поверю.

— Нет, конечно же. Нам важно знать: оне понимают в истории и считают необходимым носить именно такую примету. Николай Владиславович, вы, наверное, знаете греческое слово «муза»?

— Кто ж не знает!

— Как и старинную приставку «анти». А сведите-ка их воедино.

— «Антимуза»? — произнёс Вольский с опаской, будто пробуя новоизобретённое слово на вкус.

— Именно. Об «антимузах» никто и никогда не задумывался. Это музы у всех на слуху. Лезбия вдохновляла Катулла. Элоиза благодетельствовала своей красотой Абеляра. Беатриче потрясла Данта. Лаура де Нов осияла своей красотой Петрарку. Ульрика фон Леветцов запустила беса в ребро престарелому Гёте. Каэтана Альба обласкала Гойю. Вирджиния Клемм скрасила зрелые годы Поэ. А вот имена антимуз установить трудно: они заклеймены. Антимузы втираются в доверие, поначалу выглядя как музы. Когда же являют свою истинную сущность, уязвлённые литераторы желают их забыть, стараются вытеснить из памяти и вымарывают их имена отовсюду.

— Три имени известно: Палетика, Суслова, Минцлова. Впрочем, есть слабое место в вашей теории: Минцлова не годится на роль роковой женщины. Она слишком… тяжела на подъём.

Василий Васильевич с укоризной посмотрел на Вольского. Тот продолжал, не замечая:

— Знаком я с этой десятипудовой антимузой. Вокруг неё вьются оккультисты, спириты и прочий мистически настроенный сброд. Она многих писателей задурила. Боготворят её, в рот заглядывают — что изречёт? Я как реалист не приемлю бредней Минцловой. Сам наблюдал все её подлые ужимки, поэтому допускаю правоту ваших теорий. К слову, я в одной гостиной краем уха слыхал, вашу книгу давеча заарестовали? Дело рук секты?

— Ах, нет, — отмахнулся Василий Васильевич. — Не их стиль. Тут — банальное. В моей книге — порнография.

У Вольского брови поползли вверх.

— Таков вердикт цензора, — оправдался Розанов. — Я тут ни при чём. Так вот, из всего видно, что эти роковые дамы стремятся, скажем так, предотвратить создание произведения, оборвать работу над ним, а ещё лучше — отбить охоту писать и печататься. — Розанов встряхнул головой, должно быть, вспомнив горькую участь своей первой брошюрки. — Антимузы уничтожают произведение, чтобы и рукописи не осталось. У меня и рукопись цела, и авторский экземплярчик убережён от сожжения тиража. Могу ссудить на время, почитаете в уединении.

Вольский, как будто не расслышав предложения Розанова, размышлял вслух:

— Любопытно узнать, почему к Володьке Ульянову антимузку не приставили? Совсем негодные вещи строчит?

— Очевидно, вся его «философия» есть большое художество, — съязвил Василий Васильевич.

— Что ж, повторю: я готов.

— Отлично! Только вот… Личарды Минцловой могут быть вооружены, — проронил Розанов. — Надобно оружием запастись.

— У меня — кулаки.

Василий Васильевич воззрился на гостя испытующе:

— И всё?

— Свинчатка.

— Боюсь, этого окажется недостаточно.

Вольский замялся:

— У меня в кармане пиджака «бульдог».

— И шести пуль вряд ли хватит.

— Не понимаю ваших намёков. Хотите узнать, имею ли я бомбу? — раздражился Вольский. — Скрывать не стану: имею, но скорее по привычке. А у вас, Василий Василич, есть оружие?

Розанов открыл дверцу шкапа. В напоминающей подставку для каминных принадлежностей конструкции помещались разнокалиберные трости. Василий Василич поводил рукою над ними в нерешительности, выбрал экземпляр с массивным набалдашником, на который ушло не менее фунта кости и металла.

— Знаете, не раз сегодня помянутого Достоевского, Фёдор Михалыча, как-то на Николаевской улице пьянчуга ударил по голове. Ну, наш гений — кремень, а я бы такого сотрясения не пережил. Потому в целях профилактики преступлений против себя, — хихикнул Розанов, — владею скромным арсенальцем.

— И только-то! — фыркнул меньшевик. — А у меня чего допытались! Какой у вас план?

— Мы входим в гостиную. Вы впереди — расталкиваете мистов, буде таковые окажутся на пути, и вызываете Бугаева на дуэль со шпагами.

Вольский поднял бровь.

Розанов потрепал спутника по руке.

— Ваша размолвка окажется чрезвычайно к месту. Мне удалось добыть шпаги и даже не бутафорские. Возьмите футляр — он тяжёлый. Я приму на себя роль секунданта. Идём будто бы условиться о времени и месте барьера, выводим под белы рученьки Бориса Николаича, а там… сажаем в пролётку и мчимся в уединённое место, чтобы убедительно объяснить, кто в действительности ему друг, а кто — враг.

— Вам бы, Василь Василич, приключенческие романы строчить. Знаете: Сабатини, Жуль Верн, граф Салиас…

— К беллетристике я не пригоден, — отрапортовал Розанов. — А вот эссеи, очерки, газетчина, заметочки всякие, — это моё. Ну, с Богом!..

— Где Бугаев? Дайте мне его! — с порога зарычал Вольский, безо всякого труда изображая ярость.

— Бориньку четверть часа как увезли в лечебницу! Нервический срыв. Анна Рудольфовна вызвалась проводить и проверить, как он устроится, — застрочила курсистка. — А врач — такой странный: темнейший брюнет, в очках без…

Не слушая лепет курсистки, Вольский повернулся к Розанову:

— Опоздали!

— Работа у них опасная, у бедных докториков, — вставила курсистка. — Нервические больные — они не все как Боренька, некоторые бывают…