Владимир Калашников - Лига выдающихся декадентов

Тиняков подчинился.

Боря нашёл спичечный коробок. Рассыпая, ломая и портя спички, стал опалять пробку.

— Изобразим мавров, — объяснил он, натирая лицо жжёной частью.

— Говорящих на чистейшем русском?..

— Я посещал страну пирамид, могу излить мелодию магрибской речи.

— Но я-то не посещал!..

— Экий вы эгоист! Всё о себе да о себе, — возмутился Бугаев. — В наказание будете немым.

— Мне станет стыдно, ежели в этом наряде меня заметит кто-нибудь из знакомых, поэтому красьте меня!

— Теперь и вы — эбеновый! — довольно произнёс Бугаев, закончив работу.

— А не лучше ли будет сказать, что мы прияли маски спешащих на вечер поэтов?

— Это мне не пришло в голову, — сознался Боря.

— Я для сцены новейшую манеру декламации придумал. Можно на отце поэтки опробовать. Вот послушайте… — Тиняков гугниво, как бы с ленцой стал читать рифмы, в такт выбрасывая перед собой руки с затейливо отставленными перстами.

— А зачем жестикуляция? — спросил Бугаев. — Это масонские знаки?

— Это для страдающих глухотой, буде таковые найдутся в зале. У меня ещё не совсем точно получается передать смысл… Ну да ладно. Беспокоит иное. Не могу измыслить название изобретению. Речесловие… Речекряк…

— Кажется, я знаю, как назвать вашу сценическую манеру. У вас опорки «со скрыпом», и читаете стихи вы будто рыпите. Значит, ваша манера — «рып».

— Что ж, «рып» так «рып».

— А мы, стало быть, «рыпперы», — не унимался Боря Бугаев.

— Как красиво вы грассируете это слово, — подивился Александр Иваныч. — Урождённый парижанин!

— Вам нужен «мотор», — сказал Розанов. — Тут неподалёку есть гараж. Удивительное везение! Замечательный дубль-фаэтон отдают внаймы за копейки, — сообщил он, выходя из ворот.

Трое механиков выкатили массивный автомобиль и ретировались так быстро, что поэты не успели спросить, для чего на заднем сиденье установлена зелёная кадка с искуственной пальмой.

— Я буду править, — быстро сказал Тиняков, заметив, что Боря с интересом рассматривает место шофёра. — Папаша владел самодвижущимся ландо, но экономил на кучере. Так я научился обращению со штурвалом. А вы, Боря, можете взять на себя гудок.

Тотчас Бугаев схватил свисавшую от ревуна резиновую грушу, приготовившись распугивать прохожих. Тиняков пустил в ход движитель, с усилием прокрутив несколько раз рукоять между передними колёсами.

Едва отъехали на несколько сот метров, как под днищем «мотора» что-то лопнуло и кузов подбросило, и ещё раз, ещё, каждые несколько оборотов колёс. Пассажиры взлетали на вершок от сидений.

— Этак скоро нас морская болезнь одолеет, — выдохнул Тиняков, вцепляясь в руль. — Слыхали, звякнуло? Это из нас деталь выпала?

Улица пошла под уклон и задок рамы высек из булыжной мостовой сноп искр. Прохожие порскали в переулки.

— Мы напоминаем банду, — вынес вердикт Тиняков, снова посмотрев на своё отражение в зеркальце заднего зрения.

— Двоих для банды маловато, — констатировал Боря, клацая зубами на каждом слове. — Гумми вдесятером с друзьями изображал прошлым летом бродячий цирк. Пейзане верили.

— В банду верят проще. Кстати, каково вам было в Египте?

— На александрийской таможне я хотел задекларировать свою гениальность, но феллахи меня не пожелали понимать. Сущие дикари, — с презрением вымолвил Боря.

С облегчением выключив двигатель, приятели пошатываясь выбрались на твёрдую землю.

Вдруг Тиняков схватился за ляжки.

— Что с вами?

— Пояс лопнул: брюки спадают, исподнее видно, — с надрывом сказал Тиняков.

— Вы подтягивайте время от времени, — посоветовал Бугаев. — На косточку бедренную цепляйте. С меня этот предмет одежды постоянно сползает, даже не знаю почему.

— Скажите, вы сами одежду себе покупаете? Или с maman…

— Конечно сам, в конфексионе Мандля, — как будто сфальшивил Боря. Во всяком случае, он густо покраснел. — Вот, кстати, о декламации стихов, — поспешил перевести он тему. — Предчувствую, через век начальство заставит гимназистиков наизусть шлёпать наши стихи, стоя по струночке, размеренным голосом «с выражением». Когда их надобно выкрикивать, отплясывая «камаринского», петь по-хлыстовски, повторяя до тех пор, пока стихи сами собой не зазвенят в вашем мозгу, частушничать либо эвритмически изображать телом.

Кабина лифта вознесла поэтов на нужный этаж.

— Говорите, надобно сбить его с толку? — спросил Тиняков Борю, перед тем как загрохотать кулаками в нужную дверь.

— Кто вы такие? — дрожащим голосом спросил открывший старичок.

— Гримированные соратники вашей племянницы, — громким шёпотом сказал Тиняков.

— У меня, к сожалению, нет племянницы, — старичок попытался закрыть дверь.

Яростно подмигивая и растопыривая пальцы, Тиняков зарыпел:

— Партийная кличка — Зина Карамышева, всё подполье о ней наслышано.

Яков Львович всматривался в язык жестов, прилагая видимые усилия расшифровать их.

— Молодой человек, — наконец сказал он, — вы — самозванец, и даже не старайтесь!..

— Вы просто не знаете современного алфавита жестов, — заспорил Тиняков. — А вот Зина поняла бы всё.

Старичок хотел закрыть дверь, но передумал:

— Вы ведь на моторе? Я услыхал хлопы и пыхи незадолго до вашего появленья. Я как верный сын матери-природы испытываю ностальгию по диким пейзажам, — признался Яков Львович. — А выбраться из города трудно, в мои-то годы. Прокатимся!..

— Вы нам зададите направление к обиталищу Зинаиды Карамышевой? — обрадовался Боря.

— Что?.. Да, да. Экий у вас «мотор» расхлябанный, — заметил старикашка несколько позже. — Жандармы рессору прострелили?

— Сами испортили, чтоб ежели городовые привяжутся, говорить, будто едем на ремонт. Главное — не проезжать мимо одного стражника дважды. Суть нашей маскировки: бросаться в глаза, не вызывая тем самым подозрений.

— Милейший старец, — тихо заметил Боря. — Непостижимо, отчего Папер приписала своему отцу лабильность в вопросах морали.

— Теперь для банды в самый раз, — мрачно изрёк Тиняков.

«Мотор» мчался за город. Тиняков то и дело дёргал рычаг, закачивая в карбюратор увеличенную порцию бензина, — после стольких лет не терпелось увидать Зинаиду Карамышеву.

Тряска оживила Якова Львовича.

— Знакомые движения вверх-вниз, — радостно прошамкал он, нежно обнимая пальму. — Не могу однако вспомнить, чем таким они являются. Что-то чрезвычайно важное… Здесь поверните! Да-да, в ту аллейку.

За деревьями открылась поляна, по которой между фургонами и палатками бесцельно бродили пёстро одетые люди. Тиняков ударил по педали тормоза и «мотор» подбросил пассажиров в последний раз.

— Эй, ромалы! — завизжал старичок, на нетвёрдых ногах выбираясь из кузова.