Вадим Деружинский - Чёрная лента

Вторую половину пути в шахте Минич едва смог одолеть. Ладони онемели и стерлись в кровь о веревки, ноги упрямо не хотели нащупывать опору на болтающейся туда и сюда веревочной лестнице, и каждую минуту казалось, что он вот-вот сорвется в бездну. Он совершенно выбился из сил и задыхался в поту, а сердце, казалось, прямо сейчас разорвется. Как по таким дурацким лестницам умудряются резво карабкаться циркачи — уму непостижимо…

Алесь уже почти ничего не соображал, когда профессор вытащил его за плечи из проема шахты и затем из кладовой с раскрытым в шахту полом. Без всяких сил журналист упал спиной на пол комнаты и, закрыв глаза, прошептал:

— Вы мой случайный прохожий…

— О чем вы? — не понял Дайнович, его голос был полон тревоги и сочувствия. — Вы не бредите, мой друг?

Выглядел Алесь действительно страшно. Лицо в крови, поту и грязи, нос и губы разбиты, волосы красные от крови и кирпичной пыли, окровавленные ладони, а одежда разодрана в клочья и в кровавых пятнах. Некогда черный пиджак стал одним цветом с некогда белой сорочкой — серо-кровавого цвета.

— Тру-ля-ля и Матерь Божья! — ужаснулся профессор, оглядывая друга. — На вас живого места нет! В каком аду вы побывали?

— Лучше скажите, как вы меня нашли… — взял его за руку журналист. — Для меня это чудо…

Чеслав Дайнович достал свой носовой платок, и, вытирая лицо Алеся, стал рассказывать:

— Никакого чуда. Я проснулся и узнал, что вы исчезли. Потом мне сказали, что рано утром немцы все бросили и спешно уехали в Вильно. Их отъезд видели несколько свидетелей, вас среди уехавших не заметили. Вполне понятно, что мы стали вас искать. До обеда осмотрели все окрестности и все закутки замка — ноль следов. И тогда я подумал, что вы нашли ход в подземелье — так как именно это могло объяснить внезапный отъезд наших германских, так сказать, друзей. К счастью, я до этого уже почти решил загадку…

Он отбросил ставший грязным платок и спросил:

— Как вы себя чувствуете? Может, отвезти вас в больницу?

— Нет, не надо… — Алесь собрал силы и сел, опираясь на его руку. — Вроде бы ничего не сломано, только ушибы и ссадины… Хотя кажется, словно побывал в мясорубке. Но рассказывайте дальше…

— А дальше все просто, — помог ему подняться на ноги профессор, и они медленно пошли через пустые коридоры в сторону лестницы, ведущей на первый этаж. — Исследуя документы в местном архиве, я обратил внимание, что среди исчезнувших обитателей замка числятся в основном дети. Как и почему они исчезли? Часто дети играют в прятки. Я предположил, что тут находится некое небольшое помещение, которое подходит для этой детской игры и ведет в подземелье. А ответ, вот тру-ля-ля, сам того не зная, дал мне директор гостиницы Доминик Верас. Он поведал, что недавно у них исчез новый и дорогой пылесос. За это едва не уволили горничную, которая божилась, что поставила его в шкаф, откуда он бесследно испарился. Я осмотрел этот шкаф — и нашел в нем хитроумное устройство, которое при нажатии на боковую панель открывает заслонку, удерживающую дно. А под ним — глубокая шахта. Мне потребовался еще час, чтобы у местных пожарных одолжить веревочную лестницу, которую они используют в своих тренировках. Вот, собственно, и все…

И он, сгорая от любопытства, посмотрел на Алеся, прищурив глаза:

— Ну, так что же там, в этой шахте?

Журналист, с трудом передвигая ноги, пожал плечами и, закашлявшись, проговорил:

— В этой шахте лежит этот упавший пылесос…

И он осел на руках Дайновича, уплыв от потери сил в обморочную даль.

Через час Алесь, которого профессор привел в свой номер, был вымытым, переодетым, накормленным и подкрепленным чашкой кофе с коньяком. Казалось, в него вернулась бодрость. Понемногу, по частям, он рассказал обо всем, что с ним произошло. Про встречу с певицей, про ночные поиски немцев, про убийство американского гангстера неизвестно кем — и про все дальнейшие приключения после падения в шахту, ведущую в подземелье.

И самое главное — показал профессору найденную чашу Ягайло.

Минич, скрестив на груди руки, стоял у открытого окна, за которым река блестела, переливаясь, красной дорожкой заходящего солнца, уже давно настал вечер — тихий и теплый. Из окна веяло запахами сирени и чего-то другого сладкого и цветочного из сада под окнами. Говорили в полголоса.

— Вот есть же на свете дураки, — философски заметил Алесь. — Но я самый из них что ни на есть главный. Эта певица обвела меня вокруг пальца. Обвела как ребенка. Отдала немцам ранец с сокровищами Радзивилла — что потянет на много миллионов долларов. Да еще и огрела меня по виску чашей, которую они считают чашей Ягайло. Слава Богу, они ошиблись, а я потом нашел то, что они искали. И так и не нашли. Кстати, дорогой профессор, а что же написано на этой чаше Ягайло? Там явно не латынь…

В глубине комнаты, сидя перед яркой лампой, Чеслав Дайнович изучал легендарный артефакт — и выглядел при этом, как ребенок, добывший желанную игрушку — смысл всей жизни. Лицо раскраснелось от возбуждения так, что, казалось, запотеют линзы его золотых очков на черной ленте.

— Вы не представляете, что вы нашли… — сказал он Алесю глухим от волнения голосом; было похоже, что у него вот-вот навернутся слезы на глазах. — Вы просто не представляете… Вы не понимаете… Это же… Нет, этого не понять…

— Ну что же тут не понять… — улыбнулся журналист, с интересом взглянув на своего старшего друга. — Тут шестиконечный крест Великого княжества Литовского выложен крупными бриллиантами. Уже все понятно для, например, нашей певицы или для немцев. Про то, что корпус из золота, я и не говорю, это мелочь на этом фоне. В целом — на мой взгляд — вещь стоит сама по себе, без исторической составляющей, порядка ста тысяч долларов. На аукционе — в несколько раз больше. Может, миллион зеленых. Причем, вандалы обязательно бы заглянули, что там внутри. А вдруг еще что-то ценное? Кстати, это соответствует тем оценкам, которые звучали в вашей беседе с Клаусом: тот оценивал вещь в сто тысяч рейхсмарок, вы сказали о миллионе… Он, правда, заимел совсем не то…

— Да Боже упаси! — воскликнул профессор. — Чашу открывать нельзя! Она потому и запаяна! Там прах Ольгерда. Этот прах не просто дороже всех алмазов, а суть мистической силы этого артефакта. Вот поверх креста и ниже его написано на латыни:

«Сия чаша вмещает прах Ольгерда, заключившего вечный Договор с Высшими Силами о его власти, и сей прах будет служить Ягайло и другим последующим властителям нашим как доказательство продолжения силы этой власти и этого Договора».

— Договор? Любопытно, — обернулся Минич. — Очень любопытно. Это кажется какой-то средневековой мистикой. Как договор с дьяволом. Правда, на что-то оккультное сей предмет не похож — на нем христианский крест… Но на обратной стороне какая-то надпись на непонятном языке. Вам под силу ее прочесть?