Николай Свечин - Столица беглых

— Так сплаваете, вернетесь и того, — предложил Познанский.

— Когда катер вернется, все уголовные будут знать об экспедиции. У них очень хорошо поставлено оповещение. Ловить боевиков окажется поздно…

— То есть нужно громить и тех, и этих одновременно, — констатировал ротмистр.

Лыков начал рассуждать:

— Если взять Гоги, уже полдела, считайте, сделано. Он — шапка, без него банда не так опасна.

— Шапка? — не понял Селиванов.

— Ну, главный, заправила.

— А…

— Мне известно местоположение Иосишвили. Сегодня ночью я постараюсь его арестовать.

— В одиночку? — опять не понял генерал-губернатор.

— Вдвоем с моим помощником титулярным советником Азвестопуло.

— А справитесь? — встревожился ротмистр. — Могу помочь людьми.

— Вы лучше сообщите свои соображения насчет притонов, где могут скрываться остальные боевики.

Тут сыщик счел нужным пояснить начальникам:

— Ротмистр Самохвалов проделал большую работу. Он давно наблюдает за преступной организацией сибирских кавказцев. И накопил важный материал.

Дальше коллежский советник и ротмистр говорили между собой, а генералы с полковником слушали.

Алексей Николаевич сообщил, что знает два притона. Атаман скрывается в кухмистерской «Заря», а пять рядовых дружинников — в номерах «Эльдорадо». Остальные злодеи прячутся неизвестно где. Самохвалов тут же привел десяток адресов, где людям Ононашвили всегда откроют двери. Договорились, что ночью эти норы будут обысканы чинами полиции, которых возглавят жандармы.

Тут полковник Познанский счел нужным обратить на себя внимание генерал-губернатора:

— Видите, ваше высокопревосходительство, какие кадры мною выращены? Ночей не сплю, все время на службе — и вот результат.

Селиванов покосился на Лыкова и ничего не ответил. Вместо этого он стал подробно расспрашивать сыщика о номерах для беглых. Что там за люди? Как они туда попадают и как потом убираются? Почему полиция не замечала, что целый город превратился в притон?

Алексей Николаевич рассказал, что знал. Новость, что в восьмистах шестидесяти двух верстах от Иркутска вольготно расположились преступники, расстроила генерала вконец.

— Что, прямо по улицам с гармошками ходят?

— Насчет гармошек не знаю. А на охоту ездят, французское шампанское пьют, даже публичный дом с синематографом завели. Фильмы, кстати, им крутит урядник.

— Ух я ему задам! Но почему, почему все молчат?

— Население в сговоре и извлекает выгоду из такого соседства. Телеграф испорчен и с весны не чинится. Нарочно, чтобы связь с внешним миром была только через продажного станового. Кстати, связь нам самим понадобится. Вдруг кто-то ускользнет? Как мы известим вас об этом, чтобы приняли меры?

— Возьмите полевой аппарат искрового телеграфа, — тут же предложил генерал-квартирмейстер. — В Иркутске стоит Вторая рота. Она на войне с японцами здорово выручала войска. Отстучите нам, как все прошло и нужна ли помощь.

— Это радио профессора Попова? — уточнил сыщик.

— Оно самое. Теперь аппараты стали переносными, катер доставит до места.

— Отличная мысль, Аглай Дмитриевич.

Генерал от инфантерии опять заговорил про номера:

— Скажите, а кого там больше, уголовных или политических?

— Политиков.

На эти словах Селиванов машинально потер правый бок, и Лыков вспомнил, что три года назад во Владивостоке взбунтовавшиеся солдаты прострелили ему печень.

— Алексей Николаевич, — генерал-губернатор впервые назвал так командированного. — Сделайте милость, сожгите там все дотла. В фигуральном смысле.

— Истреблю, Андрей Николаевич. А вы пока готовьте катер.

В завершение беседы Лыков заговорил о своем осведомителе, которого надо спрятать у военных. А больную жену положить в окружной госпиталь и лечить на совесть. Селиванов на правах командующего округом тут же телефонировал начальнику медицинского управления. И распорядился сделать все, что попросит коллежский советник Лыков.

За два часа до полуночи сыщик в третий раз навестил Саблина. Тот встретил его напряженный, со сведенными скулами.

— Ну, уходить нам или как?

— В госпитале уже выделили Авдотье отдельную палату. Ты будешь жить в служебных квартирах хирургического отделения. Я только что оттуда; вас ждут.

— Честно?

— Приказал сам Селиванов. Как бы они смели не исполнить?

— Дай Бог, дай Бог…

— Я свои обещания держу. И в Россию уедешь, когда придет время.

— Дай Бог… А сейчас чего мне делать?

— Впусти Гоги в дом, а сам оставайся на дворе. Проследи, чтобы все было тихо. И еще, Иван Богданыч. Измени выражение лица. Не то абрек догадается.

Было без четверти двенадцать, когда Лыков услышал из сеней голоса. Он встал у комода, подобрался. Вошел высокий человек в белой бурке. Вот наглец! Сам в розыске и ходит по улицам в такой приметной одежде…

Гоги увидел незнакомца и замешкался. Азвестопуло сзади дал ему сильного пинка в зад. Бандит влетел в горницу и наткнулся на кулак коллежского советника…

Когда он очнулся, то обнаружил себя сидящим на стуле, с вывернутыми карманами. Лыков навис над пленником и спросил нехорошим голосом:

— Знаешь, кто я?

Иосишвили внимательно оглядел сыщика и отрицательно покачал головой.

— Я — Лыков. Слыхал?

— А! Из Питера приехал. Ну, чего скажешь?

— Это ты убил семью Егошиных?

— Не помню.

Сильная зуботычина чуть не оторвала ему голову.

— А теперь как с памятью? Прояснилось? Или еще отвесить?

Абрек хладнокровно выплюнул кровь и спросил:

— Ты что хочешь, Лыков?

— Задушить тебя, тварь.

— Ну так души. Чего тянешь?

Сыщик поражался: схваченный и обезоруженный маз совершенно его не боялся.

— Скажи, где прячутся другие боевики, и я оставлю тебя в живых. Суд, правда, потом тебя вздернет, но хоть немного еще покоптишь небо…

— Врешь. Ты же все равно меня задушишь, я вижу.

— Выдай явки и будешь жить, даю слово.

— А суд меня не вздернет, потому как свидетелей нет.

Эти слова Иосишвили окончательно решили его судьбу. Лыков понял, что если сейчас не убить маза, то он вывернется.

— Ну тогда подыхай. Не страшно на том свете ответ держать? Ты зачем ткнул ножом в шею семимесячного ребенка?

— Того света нет, Лыков, есть лишь этот.

— Ребенка — зачем?

— Да плакал громко, надоел.

У Алексея Николаевича потемнело в глазах. Он сглотнул и сказал:

— Ты прикончил в лавке Егошиных пять человек. За это я забью тебя до смерти. С пяти ударов. По одному за каждую душу. Итак… Ну?

— Чего «ну»? Бей. Я абрек, абреки смерти не боятся.

— Тогда получи. Это первый, за Ивана Николаевича Егошина.

…Когда все было кончено, Азвестопуло вызвал со двора Саблина. Тот вошел, посмотрел на лежащего кверху бородой бандита.