Валентин Лавров - Секретный агент S-25, или Обреченная любовь

Пахари моря, давно искавшие случая наложить тумаков подводникам, которым в рацион входили шоколад и красное вино, и не надо было дышать черной пылью, когда бросаешь в трюмы каменный уголь, обрушили на Вальтера град ударов.

— Зачем стол испортил? Вот тебе, камбала придонная, получай!

Командир торпедного отсека бросился на выручку, но тут же получил в глаз. Драка завязалась не шуточная, но силы были неравны, и подводники явно терпели сокрушительное поражение.

Фон Шпелинг равнодушно сосал сигару. За баталией он наблюдал лишь краем глаза. Других подводников, которые заступились бы за своих, в кабачке не оказалось.

Между тем командира торпедного отсека Георга, вместе со скатертью и тарелками, стащили на пол и теперь нещадно валтузили кулаками.

Фон Шпелинг с печалью взглянул на Соколова, укоризненно покачал головой:

— Видишь, русский, что ты наделал? Моих моряков бьют… Как же ты собираешься с нами в море идти? Неужели тебе не страшно?

— А зачем же они сдачи не дают? — искренне удивился Соколов. — Противников всего человек восемь, да и драться они не умеют, кулаками, словно торговки рыбного ряда, бессмысленно машут. — Он аккуратно снял с себя китель, отстегнул наградной крест, неспешно спрятал его в карман, перекрестился и вступил в сражение.

Атлет, вспомнив славные победы на боксерском ринге, шел вперед, с какой-то изящной легкостью наносил молниеносные удары: снизу или сбоку, в зависимости от обстановки.

Пусть ведает читатель: Соколов бил не в полную силу. Он не желал покалечить славных пахарей моря. Громадными кулаками, размером с добрый кочан капусты, с кажущейся легкостью он щелкал по их челюстям. Когда кто-то бросался на него, Соколов опережал атаку встречным прямым ударом.

Не прошло и минуты, как команда тральщиков в полном составе пришла в негодность: одни пребывали в нокаутах, тараща бессмысленные взоры в потолок, другие, морщась от боли, держались за челюсти, третьи выплевывали кровь вместе с зубами. Впрочем, для моряков всех широт драка — дело обычное и даже беззлобное, что-то вроде азартного перетягивания каната. И то, умение терпеть боль и давать сдачу — дело самое мужское, моряцкое.

Соколов помог и Вальтеру, и Георгу подняться с пола, усадил их на стулья. Те вытерли кровь с лиц, положили холодные примочки на ушибленные места. Выпили за знакомство, налили еще…

Тем временем поверженные соперники пришли в себя. Соколов подсел к ним. Поманил официанта:

— Битая посуда — за мой счет! И тащи выпить и закусить — за всех плачу!

Через пять минут, объединенные морем, смертельными опасностями и выпитым ромом, подводники «Стальной акулы» и моряки-тральщики сдвинули свои столы и громко распевали песню германских маринеров «Ходили мы походами, громили англичан…».

Громче всех пел граф Соколов.

В огромном небе бледнели звезды. Воздух пахнул весной.

Соколов, свежевыбритый, подтянутый и бодрый, с саквояжем в руках, появился на причале, где готовилась к отплытию «Стальная акула». Как и вчера, прежде чем он попал на причал, у него несколько раз проверили пропуск. Соколов усмехнулся: «Надо же, с какой секретной тщательностью охраняется субмарина!»

И вот перед гением сыска лежала громадная черная красавица, уже только своей изящной законченной формой вызывавшая уважение. Вахтенный матрос был, видимо, предупрежден: он приложил руку к форменной шапке.

— Здравия желаю!

— Вызови дежурного офицера: прибыл полковник Соколов!

Спустя полминуты на трапе раздалась дробь шагов дежурного офицера. Он радушно произнес:

— Командир ждет вас, господин полковник. Позвольте проводить, давайте ваш сак…

Фон Шпелинг сидел в крошечной каюте, напоминавшей гроб, поставленный стоймя. На откидном столике лежала кипа газет, перевязанных бечевкой, какие-то телеграммы, карты, документы, предусмотрительно перевернутые лицевой стороной вниз. Но Соколов сумел прочитать шапку бумаги, которую держал в руках фон Шпелинг: «Главный штаб военно-морских сил Германии. Разведсводка».

Заметив зоркий взгляд Соколова, фон Шпелинг перевернул и эту бумагу.

Боксерское выступление русского графа в кабачке «Похотливая обезьяна» произвело на командира должное впечатление. Командир был поражен фантастической силой русского богатыря.

Фон Шпелинг несколько смягчил тон, однако манера общения с русским осталась прежней. Пожав руку Соколову, он привычно отрывистым тоном сказал:

— Снимайте шинель, ставьте сюда, в угол, саквояж. Садитесь, выпейте кофе. У нас есть пятнадцать свободных минут. Вот примите пакет с русскими газетами и журналами, штабной посыльный доставил. Догадываюсь, это о вас принц Генрих заботится. Вам кофе со сливками или коньяком? Вы вчера на меня обиделись, когда я неодобрительно отозвался о русских. Но скажите, почему все, поголовно все отвернулись от вашего царя, едва он добровольно покинул трон?

Соколов понимал: фон Шпелинг говорит правду, и правду обидную. Но он возразил:

— Я все новости узнаю лишь из газет, а этот источник недобросовестный.

— И все же газетчики пишут правду: ни одного — слышите, сударь? — ни одного голоса не раздалось в защиту вашего императора! Куда делись те, кого он облагодетельствовал? Да и сам царь — стыдно за него! — малодушно отказался от власти, по своей воле.

— Не совсем так. Бунтовала чернь, общество было недовольно…

— Вы позволите мне называть вас графом? Ах, граф, вы лучше меня знаете, что толпу разогнать может единственный выстрел из пушки, а тех, кто набирается наглости называть себя «обществом», следовало, как злейших врагов государства, отправить в кандалах на каторгу. Но, к счастью для Германии, этого не произошло. Ваш Николай проявил малодушие, бросив Россию в самый трудный и важный момент. И теперь мы разгромим ее!

Соколов решительно возразил:

— Для государя всегда были дороги не собственные интересы, а интересы России. Ведь его фактически свергли с трона. Мы были свидетелями, как со всех сторон, включая царское окружение, неслись дикие вопли: «Отрекись! Отрекись!» И государь отрекся, лишь бы не вызвать гражданскую войну, — и, подумав, добавил: — Командир, я уверен, что есть русские люди, которые ради государя и России жизни не пожалеют!

Фон Шпелинг подозрительно уставился на гостя:

— Если ваш царь такой хороший, то почему вы покинули его?

Соколов твердо отвечал:

— Дело вовсе не в государе, а в оголтелых царедворцах, которые разрушают Россию, допускают революционную крамолу, не умеют победить в войне. — После паузы, погребальным тоном: — И всячески затирали меня, лишали заслуженных наград и чинов.