Валентин Лавров - Русская сила графа Соколова

Югов в последний раз посмотрел в глаза Фофану, с легкой усмешкой сказал:

— Жаль, жаль… что не разгадал вас, господин капитан.

Фофан удивленно поднял кустистые брови:

— Что еще такое?

— Любопытно было бы понять, откуда такие дураки берутся?

Затопал ногами Фофан, заорал:

— На корму его, подлеца! Ишь, любопытный… Своей рукой пулю в лоб отправлю!..

Не стал ждать Югов, пока дурной капитан из кобуры оружие вытащит. Сиганул с высоты в спасительные волны, ушел глубоко-глубоко в воду и поплыл под ней…

Когда, тяжело хватая открытым ртом воздух, выскочил на поверхность, корабль был уже далеко.

Югов поплыл в сторону той темной полоски, которую разглядел с палубы. Греб медленно, экономя силы. Время от времени он ложился на спину, чуть подгребая руками и набираясь сил. Потом вновь переворачивался на грудь и широко загребал руками.

Скоро наступила ночь. Лишь крупными холодными льдинками в черной беспредельности космоса глядели звезды, да круглая пятнистая луна серебрила гребешки волн.

Наконец навалилась смертельная усталость. Василию казалось, что к его ногам и рукам были привязаны гири. Лишь одна страшная мысль стучала в воспаленной голове: «Сбился с курса, все, вот конец мой настал. Ах, Господи и Матерь Божья, умирать страсть как не хочется!..»

И когда казалось, что сейчас страшная сила утянет его в неведомые морские пучины, руки вдруг ощутили водоросли. Через минуту Василий лежал, обессиленный, на берегу и осенял себя крестным знамением:

— Спасен, Господи, твоей милостью… Из гроба восстал, истинно!

Выяснилось, что судьба русскому моряку преподнесла еще один веселенький сюрприз: остров оказался необитаемым. И если его знаменитый предшественник Робинзон перетаскал с затонувшего недалеко от берега корабля много всяческого добра, то у Василия не было ничего: ни ботинок, ни рубахи, ни даже исподнего. Он все снял, оказавшись в воде, — лишь бы выбраться!

Впрочем, усталость была такой, что Василий не в силах был испугаться за свое положение. Его сморил мертвый сон.

Утром, пробудившись от дикого холода, Василий побрел вдоль берега. Поднявшись на высокую скалу, он с ужасом убедился, что попал не на материк, а на остров, к тому же довольно скромных размеров. В поперечнике он был каких-то саженей двести.

— Ах, горькая участь моя! — воскликнул Василий, но тут же устыдился своего отчаяния. Он подумал, что выжил случайно, что если и убежал от пули, то море должно было бы поглотить его обязательно. И если Господь спас его однажды, то вовсе не для того, чтобы умереть Ваське на островке от холода, голода и диких зверей.

И точно, утешение пришло: Василий увидал на песчаном берегу многочисленные следы человеческих ног, остатки костров, бутылок с японскими наклейками. А вскоре и вовсе находка была счастливой: в развилке гигантского папоротника лежала неначатая бутылка рисовой водки.

— За мое спасение! — Василий отхлебнул из горлышка и закусил диким чесноком, росшим вокруг в изобилии.

На душе, как это обычно бывает у российского человека от выпитого, сразу сделалось легко и приятно. Даже стало немного теплее, тем более что солнце успело довольно высоко подняться над блистающей серебром кромкой горизонта. Зато страшно захотелось есть.

— Спичек нет, пресной воды нет, одежда отсутствует! — сказал вслух Василий. — Но жить надо… Впрочем, это что тут журчит? Ну конечно, ручеек. И рыбки резвятся в водичке. Скоро вы, чешуйчатые, будете у меня в животе… перевариваться.

Но оптимизм на сей раз был напрасным. Сколько ни пытался поймать Василий рыбешек руками, ничего у него не получилось. Лишь одну, неизвестной породы, удалось ногой выбросить на берег. Она тут же была съедена. И, приникнув к ручью, Василий с наслаждением напился.

Квечеру новый Робинзон успел изучить весь островок. Он набрал каких-то диких яблок, впрочем вполне съедобных, нашел несколько настоящих белых грибов, набрал много орехов. Но главная находка была впереди. Тщательно обшарив место человеческой стоянки, Василий нашел в кустах кем-то брошенную клетчатую рубаху, заношенную до дыр на локтях.

Рубаха была маленькой, словно детской. Но Василий оторвал рукава, получилось что-то вроде жилетки. Он снова почувствовал себя достойным человеком.

На развилке двух толстых сучьев дуба он стал мастерить себе домик, скорее похожий на большое воронье гнездо. На ночь выпил норму — два больших гулливерских глотка водки. Громадные листья, похожие на лопухи, то и дело сползали с ног, какие-то мошки больно кусались. Внизу, в траве, что-то шуршало. «Змея небось», — равнодушно подумал Василий, засыпая.

Ночь прошла нормально. Днем Василий подкрался к стае лесных голубей и, набросив на одного из них рубаху-жилетку, поймал. Подкрепил птичкой силы.

…А еще через полторы недели на остров приплыли на большой парусной лодке японские рыбаки — пять веселых узкоглазых человечков.

Василия, носившегося по берегу в своем странном наряде, они увидали еще издали, на подплыве к острову. И очень удивлялись такому чуду, что-то громко лопотали на своем языке.

Причалили к берегу. Один из рыбаков узнал в жилетке остатки своей бывшей рубахи и очень веселился. Василий был накормлен, напоен. Завершили встречу двойной ухой, которую ели из одного котла.

Приняв приличную дозу саке, все почтенное собрание начало петь: большинство по-японски, а один по-русски. Получалось нестройно, зато душевно.

Потом начали готовиться к отплытию. Штанов Василию не нашли, да на такую махину во всей Японии поди не сыщется. Дали русскому моряку кусок брезента, чтоб приличней закрывался и не давал повода японкам делать сравнений, невыгодных для их мужей.

Василий, как это ни удивительно, расстался с островом, испытывая к нему подобие любви и признательности.

Любопытно, что после всех нелегких передряг моряк не подхватил даже насморк.

Поставили паруса, и Василий всех японцев поразил своей ловкостью. Лодка полетела в открытое море. Она несла русского богатыря Василия Югова к новым необычным приключениям.

Мы не будем вдаваться в подробности двухгодичной жизни Василия в Стране восходящего солнца. Жил он, скорее всего, неплохо, только глодала его тоска по России, по той самой, где он столько горя испытал (вот она, загадочная душа русского!). Да и молодое сердце и нерастраченные чувства томились по искренней любви.

Эта любовь пришла — и самым необычным, как положено Югову, образом. Отправился он однажды на маленькой лодочке — фунэ — прогуляться по морю, поудить рыбу.