Снорри Кристьянссон - Род [litres]

Агла снова улыбнулась, в этот раз не так печально:

– Ты должна понять, что дело не только в вопросе, но и в том, когда его задать. Посмотрим, что мы сможем сделать, – сказала она, подмигнув дочери. – А теперь помолчи, дочь моя, и давай собирать ежевику. Помогает скоротать время.

Гита улыбнулась матери, и они снова принялись выбирать сладкое, сочное лакомство между коварных шипов.

Уннтор вытер пот со лба и облокотился на мотыгу. Он выкопал квадратный участок размером в два хуторских двора, но со всех сторон его окружала неприрученная, заросшая земля. Почти сразу за новой овчарней начинался плотный строй деревьев.

– Папа, – позвал Аслак, поднимавшийся по холму со стороны дома.

Уннтор поднял мясистую руку, приветствуя его.

Его младший сын был худ, но на плече его лежала большая лопата. Подойдя, он сразу принялся копать, переворачивая и роняя землю, чтобы отцовская мотыга очистила ее от камней. Они вошли в молчаливый ритм совместной работы.

После долгой тишины Уннтор заговорил:

– Тебе не дали слова прошлой ночью, сын. Болваны все для этого сделали.

– Да ерунда, – сказал Аслак.

– Хорошо. В семье нужна хоть одна холодная голова.

– Мама вполне спокойна.

– Кроме мамы. Мы не сможем вечно подчищать за ними, знаешь ли.

Аслак улыбнулся.

– Вы еще дольше нас проживете, – сказал он.

– Ну что ж, – сказал Уннтор, не слишком скрывая улыбку, – расскажи мне о своем хуторе.

Аслак вздохнул:

– Да что тут рассказывать? Мы едва сводим концы с концами, и Руну от этого воротит. Она хочет, чтобы я стал сильнее, злее. Честолюбивее, – он ссутулился. – Я постоянно ее разочаровываю.

– Ее, сынок, кто угодно разочарует, кроме богов, – прогудел Уннтор. – Она суровая госпожа, ничего не поделаешь. Зато дети ее любят.

Лицо Аслака просветлело, и он радостно сказал:

– Это правда, она прекрасная мать, а дети прекрасны… ну, во всем. Моя семья… У меня есть семья, папа: семья . И это самое важное.

– Семья – это важно, – согласился Уннтор, ударяя мотыгой в землю.

Аслак последовал его примеру и погрузил лопату глубоко в почву.

– Это, мне кажется, единственное, что могло бы сделать из меня человека, который нужен Руне. Если бы кто-то угрожал моей семье.

Кряхтя от усилия, он извлек-таки лопату из земли и заметил, что Уннтор странно на него смотрит, поставив мотыгу на землю и крепко сжав ее.

– И ты бы стал таким, так ведь? – спросил старик, оглядев сына с ног до головы.

Аслак замер и посмотрел отцу в глаза.

– Да, – без обиняков ответил он. – Да, стал бы.

После долгой паузы Уннтор усмехнулся:

– Правильно, – сказал он. – Плох тот мужик, что не заботится о семье. Но вернемся к трудностям с хутором. Чего тебе недостает?

– Гм , – сказал Аслак и задумался, опершись на лопату. – Барана, не готового издохнуть. Пары псов, что держали бы овец подальше от грядок. Кобылу получше, раз уж я размечтался.

– Не могу не согласиться, – сказал Уннтор. – Твоя старая кляча еще тем летом была полумертвой. Это все, сын?

Аслак пожал плечами:

– Я могу тяжело работать – иначе на Речном не выжить, правда же? – он рассмеялся. – Просто начинать свое хозяйство труднее.

– Я знаю, – сказал Уннтор. – Мне подсобили, и будет честно, если и тебе подсобят.

Аслак посмотрел на него и моргнул:

– Ты это о чем?

– Мы позаботимся, чтобы баран прибыл к тебе этим летом вместе с двумя собаками и лошадью. Если повезет, добуду и парочку овец.

Молодой человек уставился на отца:

– Чт?.. Чт?.. Что? Но папа, это же обойдется в целое состояние!

Уннтор лишь ухмыльнулся:

– Найдем, где взять. Боги улыбнутся тебе. А теперь захлопни рот и давай-ка работать.

Лишившись слов, Аслак взялся за лопату и атаковал землю, гадая, когда же наконец проснется.

У реки домывала последние миски Хельга. Эйнар исчез, должно быть, отправился ухаживать за лошадьми и оставил ее наедине с мыслями и песней текущей воды. Она вспомнила холодную, темную ненависть, с которой Карл оглядывал свою родню, его яростный зубовный скрежет, и поежилась, несмотря на летнее солнце. Он был невероятно жесток, и она не могла не думать о том, каков был его отец, когда еще ходил в набеги. Чувство тревоги, одолевавшее ее последние сутки, давило на плечи тяжким грузом. Она неосознанно потянулась к ключице, поймала между указательным и большим пальцами кожаный ремешок и погладила его, спустившись пальцами к рунному камню, что висел у ее сердца. Он казался гладким, необычайно мягким и до странности теплым. Она оторвала взгляд от реки как раз в тот момент, когда из дома вышел Бьёрн. Великан сделал два огромных шага от двери, а потом обернулся – Хельга не смогла ни разглядеть, с кем он говорит, ни расслышать слова, – и поза у него стала какой-то странной. Хотя его остановили, когда он уходил, глаза Бьёрна были опущены, и казалось, что он внимательно слушает. От его привычной живости не осталось и следа.

Наконец он кивнул и зашагал к лесу. Хельга смотрела, как он уходит, и лоб ее нахмурился еще сильнее. Рунный камень на груди налился тяжестью.

– Так, девочка: миски сами себя не отмоют, – пробормотала она, вполне прилично сымитировав голос Хильдигуннюр, и принялась оттирать грязь. Но она не могла заставить себя время от времени не поднимать глаза, чтобы посмотреть, не выйдет ли следом за Бьёрном его собеседник. С кем он говорил? Почему выглядел так, словно его отчитывали? Она вытерла миски насухо и завернула их в тряпицу, чтобы не испачкать. Придется ей пойти и посмотреть самой.

Она подбежала к двери, сражаясь с непокорным самодельным мешком, осторожно приоткрыла ее и заглянула внутрь.

Пусто. Совершенно пусто…

…за исключением Карла, который сидел в большом отцовском кресле и обстругивал деревяшку.

– О… Это ты?..

Карл посмотрел на нее:

– Что «это я»? Тут шастаю?

Хельга почувствовала, как краска приливает к щекам.

– Не важно, – пробормотала она, пробираясь к уголку Хильдигуннюр. Она закинула мешок на стол быстрее, чем собиралась, и поморщилась, когда миски застучали друг о друга.

– Дай-ка я тебе помогу.

Она замерла. В прохладной полутьме дома она ощущала его жар у себя за спиной, очень, очень близко. Он вытянул руку и задел бок Хельги. Рука была теплой и твердой.

– Надеюсь, я помню, куда все ставить. Они не любят что-то менять. – Карл мягко разжал ее кулак, сжимавший узел, на котором держался мешок, и потянулся за миской.

– …все хорошо, – выдавила она наконец.

Он присел рядом и посмотрел на нее, лукаво блеснув глазами. Ее взгляд привлек блеснувший серебром амулет на его шее.

– Хорошо – это верное слово, – сказал Карл. Он поднялся в каких-то пяти дюймах от Хельги и посмотрел на нее. Медленно наклонился вперед, и у нее перехватило дыхание. Она отвернулась, но недостаточно быстро, чтобы не заметить голодные глаза. Недостаточно быстро, чтобы упустить из виду приближавшуюся к ней руку.