Николай Волынский - Наследство последнего императора. 2-я книга

– Несомненно! Без императрицы не обошлось! – подхватил Модестов. – А сама императрица была агентом кайзера, и тоже на содержании. Как тут не выручить сестру, а тем более коллегу по шпионажу! Вот вам и разгадка, почему именно братец Вильгельм озаботился царской семьёй, а не братец Георг, английский король. Кто же ещё согласится приютить германских шпионок? Какая держава? Только Германия.

Чемодуров попытался что-то возразить, даже привстал, но, видно, в последний момент передумал и снова опустился на стул, совершенно огорчённый.

– Что? – спросил его капитан. – Что-то добавить хотите?

– Да, сударь, добавить, – несмело проговорил камердинер. – Кайзер Вильгельм, хотя и в родстве состоит… Однако ж императрица Александра Фёдоровна терпеть Вильгельма не могла, можно сказать, всегда ненавидела. Сильнее ненавидела она разве что Керенского.

– Да-с, – вздохнул капитан. – Керенский… Герострат проклятый, масон, хуже Ленина. Всё развалил, всё пустил по ветру. Попадись мне, проклятый адвокатишка, эсер, мизерабль! Вот первый виновник всех наших бед. На части живого мерзавца перочинным ножом разрезал бы! Ещё в прошлом июле можно было на что-то надеяться, ввести диктатуру и сохранить государство и армию. Но как только Ааронка Керенский объявил своего же брата по заговору генерала Корнилова 6изменником, все полетело в пропасть. Безвозвратно. Ленин, конечно, тоже мерзавец, но гораздо меньший – хоть не врёт о своих целях.

– Только вот насчёт Ааронки, – заметил Модестов, – вы, дорогой коллега, не совсем правы. Точнее, совсем неправы.

– Как? – даже приподнялся на стуле капитан Горшеневский. – Что вы имеете в виду? Что имеете возразить? В чем я не прав?

– В том, что именно Керенский является перед державой и перед всеми русскими людьми преступником номер один, вы абсолютно правы. Расстрела для него мало. Да и живьём разорвать на части – несправедливое наказание. Слишком гуманное. Вот только насчёт его еврейства – чушь, сказки для дураков. Или для тех, кто свою бездарность оправдывает кознями всемирного кагала. Пархатое еврейство Керенского или того же Ленина есть увёртка для нашей кретинизированной интеллигенции и тупого офицерства. Для части офицерства, для части его, конечно! – поспешил добавить чиновник, со значением глядя в глаза Горшеневскому. – Для той, которая хоть и заблуждается, но – вполне добросовестно.

– Так-так, продолжайте, пожалуйста, – невозмутимо кивнул капитан.

– Керенский родился не так далеко от наших мест, там же, где и Ленин, – в Симбирске. По отцу он из духовенства, по матери – из потомственных дворян, хотя одна из прабабок Керенского была крепостной крестьянкой. Это точно, я специально интересовался. А вот что Керенский был масоном, – правда, но все молчат. И что всё Временное правительство было масонским – опять молчат! А почему молчат? Да потому что тайна сия ещё более страшная, и мировой кагал перед масонством просто меркнет.

– Вы так убеждены? – удивился Горшеневский.

– Абсолютно! – заверил Модестов.

– Да откуда же у вас такие сведения? Такие деликатные сведения?

– Деликатные – да, – с усмешкой согласился Модестов. – Из надёжного источника, будьте уверены 7.

Горшеневский встал, подошёл к окну и задумался, глядя во двор.

– И все же с волосами у вас, сударь, не то вышло-с, – подал голос Чемодуров, обращаясь к Модестову.

– У меня? С моими? – расхохотался чиновник и шлёпнул ладонью себя по лысине. – Куда уж дальше?

– Великие княжны здесь уже стрижеными были. Только шляпки надевали, когда выходили из дому, чтоб внимания лишнего не привлекать, – веско заявил Чемодуров.

Модестов только усмехнулся.

– Вам бы… Вам бы, Терентий Иванович, отдохнуть, как следует. И поспать. Чтоб не воображали себе невесть что и не сочиняли.

– Да, надо бы, – грустно согласился старик. – Уж, наверное, в Тамбовской…

Вошёл давешний унтер. Принёс тюремную миску с горячей гречневой кашей и оловянную ложку. Поискал глазами, куда бы поставить.

Модестов взял свои костыли и тяжело поднялся со стула.

– На мой стол ставь, служивый, – предложил он. – Идите сюда, Терентий Иванович, откушайте на здоровье.

Чемодуров сидел над тарелкой и все не мог приступить к еде. Плакал, роняя слезы в кашу. Горшеневский громко кашлянул.

Старик поднял на него глаза и затих. Медленно проглотил первую ложку, посидел и зачерпнул второй раз.

– Вот и хорошо, – ободряюще улыбнулся капитан. – Вот и славно.

Когда Чемодуров доел и попытался встать, комната закружилась, и он с трудом устоял.

– Благодарю покорно, – выговорил Чемодуров. – Теперь я могу к себе?

– К себе? Это куда? – спросил капитан. – Ах, да! Понял. В камеру?

– Да, в неё. Больше некуда. Соснуть бы немного…

– Проводи! – приказал Горшеневский унтеру.

Тот бережно взял старика под локоть и повёл к двери.

У порога Чемодуров остановился. Обернувшись, спросил:

– Господин капитан, а я мог бы?.. Сходить туда… в дом?

– Ипатьева?

– В его, в его…

– Боюсь, как бы вы не опоздали, – отозвался Модестов. – Не наши, так чехособаки там половину разграбили.

– А мне ничего не надо, – сказал Чемодуров. – Моего там ничего нет. Мне поглядеть.

– Наверное, можно, – сказал Горшеневский. – Только следует вам завтра, никак не сегодня – теперь поздно, с утра обратиться в штаб начальника гарнизона, а там – к полковнику Жереховскому или капитану Малиновскому. При штабе составлена дознавательская группа – особая. Упомянутые господа офицеры её возглавляют. Они-то вам и нужны. Может статься, и вы им понадобитесь.

– Так я, значит-с, того… – Чемодуров стряхнул несуществующую пыль с колен. – Того-с… э-э-э, значит, как ваша милость скажет, я могу идти-с?

– Идите, идите! – энергично закивал Горшеневский.

А Модестов хмуро пожал плечами и уставился в бумаги, всем видом своим говоря старику: надоел, без тебя дел полно.

– А потом у вас есть куда идти? – спросил Горшеневский.

Но старик не ответил и даже не обернулся. Он застыл у открытого окна и смотрел поверх цветов герани, в горшках на подоконнике, на тюремный двор.

– Терентий Иванович! – позвал капитан.

Старик вздрогнул и выговорил изумлённо:

– Спасён! Спасён, слава Господу и Царице Небесной! Чудо – чудо! – и широко перекрестился.

– Знакомого увидели? – заинтересовался Горшеневский, подходя к окну.

Прискакал и Модестов на одной ноге, оставив костыль у стола.

– Ещё один воскресший? – ядовито осведомился он.

А. А. Волков, бывший камердинер императрицы Александры

ПОСРЕДИ тюремного двора, вымощенного мелким круглым булыжником, стоял деревенский мужик – рослый, в косую сажень, в изношенной крестьянской поддёвке, отороченной серой смушкой и собранной на талии в гармошку, в полосатых портах и разбитых лаптях с грязными онучами. Чёрная с проседью борода, нечёсаная, свалявшаяся. Грязно-серые лохмы вылезли из-под полуразваленной шляпы, которая годилась разве что на воронье гнездо или для огородного пугала. Пришелец нерешительно оглядывался, словно не понимал, куда зашёл.