Борис Барабаш - Последний еврей из КГБ

– А как ты вообще относишься к тем, кто хочет уехать? – спросил я.

– Хотят уехать, пусть едут. Надо разрешать. Шё толку их держать? Как такой человек будет относиться к власти, к государству? Насильно мил не будешь. Да и какое право государство имеет их не выпускать? Хорошенькое дело! Тут шё, тюрьма? Они – свободные люди. Понятно, шё у нас таких считают предателями родины. Не нравится здесь жить, значит – изменник. А это неправильный подход. Наоборот, если люди хотят от вас уезжать, так надо внимательно изучить причины, и сделать так, шёб не хотелось уезжать. Из Америки бегут? Наверное, наоборот. Все туда стремятся. Почему? Потому шё там, видимо, людям дают возможность стать тем, кем они желают. Так надо и здесь, шёбы было также. Правильно?

– Правильно.

– Во. Видишь. Ты меня понимаешь.

– А что было тому человеку?

– Какому?

– Ну, тому, который шпионил.

– Осудили. А шё еще могло быть?

– Расстреляли?

– Не! Чего его расстреливать? Он не нанес большой ущерб. Его почти сразу и взяли. Тем более, шё за этими «отказниками» и так устанавливают наблюдение. Поэтому, его осудили. Дали, кажется, лет восемь.

– А тебе, что было, за то, что ты отказался вести его дело?

– О! Это была целая история! Тогда, как раз, мой начальник болел, и его замещал один человек. Московский. Прислали. Видимо он нам хотел показать, как надо работать. Было немножко смешно. И тут, как назло, это дело на меня свалилось. Вот черт! Я когда ему сказал, шё беру самоотвод, у него аж глаза разгорелись! Подумал, шё мы родственники или хорошие знакомые с подследственным. Я знаю? А когда я ему заявление отдал, где написал, шё отказываюсь от ведения дела, потому шё не одобряю мотивов подследственного, но понимаю их, написал, шё считаю неправильными действия ОВИР, [8] ОВИР – Отдел Виз и Регистраций МВД СССР. Занимался оформлением документов отъезжающих за рубеж. которые безосновательно отказывают гражданам в отъезде, и тем самым порождают таких вот «шпионов», ой! Шё тут началось! До Москвы дело дошло. Мне тогда вспомнили историю 48-го года.

– А что это за история?

– Я тебе рассказывал. В 48-м году я еще в армии служил. Как раз образовался Израиль, и некоторых советских офицеров-евреев направляли туда.

– Да, я помню. А зачем их туда направляли?

– Ну, как зачем? СССР тогда был на стороне Израиля. Наши офицеры помогали строить израильскую армию, полицию, госбезопасность. На тот момент у Израиля этого ничего не было. Были какие-то полупрофессиональные подразделения. Но это же не то… И, вот. Меня как-то раз вызывают в особый отдел. Побеседовали. А в конце спрашивают, готов ли я выполнить задание родины за рубежом. Я ответил «Так точно!» Предложили написать рапорт. Я написал. Сказали, шё дальнейший ход действий мне сообщат. На этом все и закончилось. А спустя столько лет, эта история всплыла. А потом опять всплыла. Это когда меня увольняли. Так шё, бумаги не умирают!

– И чем тогда это все закончилось?

– Тогда когда?

– Ну, когда ты самоотвод взял?

– Ничем. Как будто бы ничем. Самоотвод удовлетворили. Но всё запомнили. Прежнего доверия ко мне уже не было. Тем более, шё в это время началась кампания, как я это называл, по «окончательному решению еврейского вопроса».

– Ой, папа! Ну, ты скажешь тоже! – отозвалась мама;

– А шё, не так? – вспыхнул папа. – Он стали увольнять тех еще евреев, которые остались в конторе. Их было немного. В основном, они «сидели на борьбе с сионизмом», или во внешней разведке. Ну, там оставались «зубры» еще со времен Сталина. С ними разделаться было не так-то просто.

– Почему? – спросил я;

– Потому шё с ними уйдет и почти вся сеть информаторов. Такое уже было. И с чем осталась разведка? С носом. Поэтому с нелегалами надо очень осторожным быть. А здесь, внутри страны, другое дело. Система выстроена. Кадры подготовлены. Население уже воспитано в нужном духе. Можно от евреев и отделаться. Зачем они нужны? Будут только умничать, да предлагать какие-то новшества. Беспокоить только партийное руководство. А сейчас во главе партии и государства стоят уже другие люди.

– Какие?

– Бездельники и брехуны! Какой коммунизм? Им только на охоту съездить да в Крым. Кто там занимается государственными делами? Брежнев? Я тебя умоляю! Посмотри на него! На кого он похож? Ногтя не стоит товарища Сталина, а туда же! Обвесил себя орденами! Это же ужас! Сталину дали Героя Советского Союза. Так это было уже в 49-м году! И то… Дали с боем! Он не хотел. А этот…!

– Папа! Ты с ума сошел! Что ты такие вещи вслух говоришь! – испугалась мама. – Да еще при ребенке! Он возьмет, и скажет еще что-то в школе! Вон, он химичке уже сказал…!

– Не. Ничего он не скажет. Он не ребенок. Он все понимает. И урок усвоил. Так?

Вопрос был ко мне. И я ответил так, как должен был.

Мы медленно возвращались домой. Много позже, когда я сам уже стал взрослым, я понял, почему все беседы с папой оставляли такой след в моей душе. Отец говорил от сердца. Не фальшивил, не пытался скрасить, сгладить и смягчить. А слова, идущие от сердца, в сердце другого человека и попадают. Так было и со мной. С папой можно было не соглашаться. Он не во всем был прав. Его суждения зачастую были неординарны. Но никогда его нельзя было обвинить в нечестности или неискренности.

Спустя несколько дней после описываемых событий, по Одессе стал быстро распространятся слух о новом, страшном убийстве.

В то время газеты публиковали только радостные вести: кто-то перевыполнил план, а кто-то взял на себя повышенные социалистические обязательства. Частично это было правдой. Руководителям предприятий в районных и городских комитетах партии ненавязчиво предлагали реально оценить свои возможности, и принять встречный, конечно же, повышенный, план. Трудовой коллектив с этой нелегкой задачей справлялся. Ему выдавали премию. А затем этот трудовой подвиг становился буднями, и в следующем месяце или году это достижение уже было вписано в плановые показатели. Стимула надрываться не оставалось никакого. Партийный аппарат придумывал лозунги и инициативы, а народ делал вид, что он их горячо поддерживает. Достаточно было посмотреть кадры документальной хроники, чтобы все это понять. Энтузиазм угас. Формализм его съел. В первые годы советской власти, ее певцы взяли высокую ноту, а спустя годы «дали петуха». Все это видели и слышали, но свистнуть или запустить помидором в халтурщиков не могли. Дирижеры могли выслать таких чувствительных граждан из партера на галёрку.

Элегию тех светлых дней разговоры об убийствах могли омрачить. Но официально опровергнуть слухи означало их только подтвердить. Поэтому очень скоро вся Одесса знала, что в Дюковском парке нашли повешенного. Кто-то божился, что сам видел не одного, а два и более трупов. Самые осведомленные, переходя на шепот и закатывая глаза, рассказывали о еще более страшном – зеленом человеке. В общем, гигантская молекула скушала врача!