Владимир Лопырёв - Эпик Московского уезда

Машенька с интересом и уважением ещё раз взглянула на него, кивнула своей светлой головкой и принялась за работу.

Руки художницы двигались с привычным проворством, уверенно и быстро. Новоиспечённый помощник пристава заворожено смотрел за её действиями, замерев, еле дыша. Вот оно совершенство мироздания! Как по волшебству на листе бумаги возникали полупрозрачные формы лица, новые слои краски уплотняли их в необходимых местах. Возникали полутона и валеры. В местах соприкосновения разных цветов краски смешивались и давали новые оттенки основного цвета. Картина из плоской постепенно становилась объёмной, появлялась глубина. Каждое движение прелестной женской ручки было так точно, что один мазок кистью вызывал в душе множество ассоциаций и образов.

Через несколько минут взору изумлённой публики предстал женский портрет. У незнакомки были красивые, большие, карие глаза под дугами черных бровей и окружённые разлётом длинных ресниц. Небольшой элегантный носик и торчащие ушки, которые не портили общей картины. Вот только тонкие, вытянутые в ниточку, губы придавали лицу жёсткий властный вид. Видимо женщина обладала недюжинной силой воли и решительным характером. Обрамляли лицо тёмно-коричневые, прямые волосы, собранные сзади в пучок. На голове была шапочка-таблетка, отороченная тёмным мехом.

— Ну вот, примерно так, — сказала Машенька, споласкивая и вытирая кисть. — На мой взгляд, похоже. Что ещё? Одежда вас не интересует. Рост мне трудно определить, так как женщина всё время сидела.

— Может быть, какие-то особые приметы? — спросил Рябичкин. — Было в её облике хоть что-то, отличающее её от остальных женщин?

— Послушайте, кажется, вспомнила. Только сейчас. У неё на верхней губе был небольшой косой шрам. Прямо посередине. Ощущение такое, будто когда-то на его месте была «заячья губа», а шрам остался после операции.

Мария Ильинична сделала шаг к мольберту, снова набрала на кисточку краску и, подумав, провела ещё несколько коротких мазков. На верхней губе женщины на портрете появился небольшой шрам, который придал ему дополнительную дисгармонию. Теперь лицо уже не выглядело красивым.

— Как же я не вспомнила об этом сразу? — проговорила художница. — Этот шрамик меняет всю композицию. Скажите, Алексей, а они и есть убийцы?

— Чтобы доказать это, мы должны сначала их разыскать, — вздохнул Рябичкин. — Пока что это только предположение, тоненькая ниточка, которая должна привести нас к клубку. Используя все имеющиеся факты и нарисованные вами портреты, нам необходимо шаг за шагом прийти к разгадке преступления.

— А, дедуктивный метод! — воскликнула Машенька. — Знаю, знаю. Читала у мистера Артура Конан-Дойля.

В глазах девушки забегали огоньки неподдельного интереса. Она отошла от мольберта на пару шагов, посмотрела на свою работу, слегка наклонив голову, и сказала:

— Я рада, что Вы меня привлекли к этому делу. Всё это жутко интересно. Но не будем терять времени понапрасну и перейдём к другому портрету.

Она сняла с мольберта лист бумаги и положила его на стол перед Рябичкиным. Краска ещё не везде подсохла, и Алексей стал тихонечко дуть на рисунок, желая хоть таким образом приобщиться к работе Маши.

Мадемуазель Борисова уже вовсю трудилась дальше. Вновь запорхали прекрасные ручки, и чудеса стали повторяться. На это можно было смотреть бесконечно. Девушка, занимающаяся любимым делом, творчеством, была обворожительна. Алёша превратился в очарованного зрителя.

… Минут через десять второй портрет был готов. С него смотрел молодой мужчина с прямыми светлыми волосами, весёлыми глазами и слегка приплюснутым носом. На щеках вокруг носа расположилось целое семейство веснушек. Если смотреть как бы отстранённо, то начинало казаться, будто они перебегают с места на место, карабкаясь, перелезают через переносицу и дожидаются своих собратьев на другой стороне. Глаза у мужчины были серо-голубые с бесконечной глубиной лесных озёр.

«Неужели человек с таким хорошим лицом может быть преступником», — подумал Алексей.

— Здесь, мне кажется, я ничего не забыла, — сказала Маша, отойдя от мольберта к окну и внимательно разглядывая свою работу.

Солнечные лучи заиграли в её волосах, и вся она засветилась, как цветок одуванчика, уже покрытый белым пухом, лёгкий и воздушный. Рябичкин вновь забыл про всё на свете и любовался ею. Какие там преступления. Неужели он никогда не будет рядом с этой девушкой? В таком случае весь мир создан напрасно. Все творения искусства, вся природа, все научные изобретения — всё напрасно.

Эта, внезапно прострелившая его сознание, мысль заставила вернуться в действительность.

— По-моему у этого мужчины лицо порядочного человека, — проговорил Алексей. — Как вы думаете, Мария Ильинична?

— Да. Я согласна с вами. Когда рисуешь, то не задумываешься над этим, просто стараешься передать черты лица правильно. А теперь, взглянув со стороны, не верится, что этот человек способен на убийство. Но может они ни в чём и не виноваты. Мало ли какие знакомые были у Чуприльцева.

— Может быть и так. Постараемся разобраться. В обязанности полиции входит не только наказать виновных, но и защитить невинных. Теперь мы передадим нарисованные Вами портреты в фотолабораторию уездного полицейского управления для изготовления копий и организуем розыск. Весь Московский уезд обыщем, а если будет нужно, то и всю Россию.

— Всё-таки интересная у вас новая работа. Но и опасная. Скажите, а оружие у вас есть.

— Пока что нет. Но по должности положено. Наверное, скоро Иван Августович выдаст мне револьвер.

— А вы не боитесь, вдруг придётся из него стрелять в людей. Это же так ужасно, даже если эти люди негодяи.

— Надеюсь, что не придётся. Для наведения порядка силовыми методами у нас имеется охрана и Митрофан Васильевич Купавин. Он воевал и стрелял во врага. Не думайте, я не боюсь, — спохватился Алексей. — Но поднять руку на живого человека — это действительно трудно.

— Я понимаю вас. Для интеллигентного человека нет выше ценности, чем человеческая жизнь, — сказала Мария Ильинична. — Я бы тоже не смогла.

— Но если бы я точно знал, что этот человек убийца и угрожает жизни другого человека, и нет других способов помешать ему — я бы, наверное, выстрелил, — вдруг неожиданно твёрдо сказал Рябичкин.

Он виновато взглянул на Машеньку, но к своему удивлению, не увидел в её глазах осуждения. Она смотрела на него с явным интересом. Затем сняла второй портрет с мольберта, сложила оба портрета вместе и подошла к шкафу в углу комнаты. Оттуда она достала специальную папку для рисунков, положила туда портреты и завязала тесёмки на ней.

— Держите улики, господин полицейский. Надеюсь, мои скромные труды помогут вам. Меня тоже заинтересовала эта история. Я вас прошу по возможности, чтобы не нарушать тайну следствия, «телеграфируйте» мне, по старой памяти, новости об этом деле.