Алексей Филиппов - Презренный кат [СИ]

— Что случилось? — недоуменно кричали одни. — Кто стрелял?!

— Куда тать подевался? — строго спрашивали другие.

— А чего вы тут все делаете? — удивленно всплескивали руками третьи. — Стряслось-то чего?

Не успели сонные солдаты и двух раз пробежать вокруг канцелярского крыльца, а уж к крыльцу этому соизволил прибыть первый генерал. И был этим первым генералом, как всегда Андрей Иванович Ушаков. Как уж он опять непорядок учуял? Неизвестно, но к месту происшествия прибыл сразу за дежурной ротой солдат.

Генерал негромко да быстро выяснил причину суеты и тут же велел найти виновника безобразия. Никого достойнее Трондина для этой роли не подыскали, и пришлось солдату, вытянув руки по швам, бодрым голосом, из первых уст рапортовать генералу о ночном инциденте.

— Стою я, значит на посту, — глядя прямо в лицо начальнику, чеканил суть дела бравый солдат, — а тут они злодеи ползут. Человек пять, не меньше, а может и побольше их было? Я ружье на перевес и на них. В рассыпную злодеи разбежались. Всех-то я взять не успел, но одного штыком к земле приткнул. Сначала приткнул, а потом глянул на него при свете факела-то, а это кат наш бывший, Чернышев Еремей Матвеевич.

— Кто?

— Чернышев, неужто не помнишь Андрей Иванович? Он же здесь в канцелярии катом служил, а потом сбёг куда-то с разбойником Кузьмищевым. Ну, помнишь, в крепости он солдат вином заговоренным опоил и замки все с казематов посрывал. Так вот я на него, чего, мол, тебе надо здесь, злодей? А он в ответ глазами сверкает и так злится, что у него из ноздрей пар инда идет. Так и зыркает на меня своими огненными сатанинскими глазищами. Так и зыркает. Да вот не рассчитал он, меня-то так просто не возьмешь, я быстро ружье на изготовку поднял. И вот тут на меня сзади его сообщники напали. Стремительно так напали. Все скопом сразу. Другой бы на моем месте в сей же момент поддался, только меня голой рукой не возьмешь, вывернулся я и за подмогой бегом. Если б не убежал, то пожгли бы канцелярию злодеи. Точно бы пожгли. Однако меня не проведешь, не в таких баталиях бывал…

— Так чего они поджигать избу приходили? — строго перебил генерал говоруна. — Так что ли?

— Вроде бы, как и поджигать, но цель у них еще одна была. Кинжал им был нужен, не иначе как для разбойного дела.

— Какой кинжал?

— А вот помнишь, Андрей Иванович, еще по снегу, тут рядом с крепостью пирожник гвардейского офицера зарезал?

— Петрова что ли?

— Во-во, Петрова. Его самого, фрейлинского племянника. И Еремка Чернышев хотел сегодня кинжал тот похитить. Так прямо и сказал, хочу, мол, кинжал похитить, чтобы приметы на нем отыскать.

— Какие приметы?

— Какие, мне не ведомо, но он сказал, что по этим приметам он владельца опознает. Видно задумал чего-то басурман? Не иначе, как баталию разбойную намечает стервец. Он ведь еще и царицу поминал.

— Как царицу? — рыкнул на солдата генерал.

— А так вот и поминал. Видно задумал против неё что-то стервец?

— Да брось ты Трондин ерунду-то городить, я так думаю, господин генерал, — неожиданно встрял в разговор, вышедший из тени подьячий Суков, — что решил Еремей Матвеевич выяснить, чьим кинжалом был убит офицер. Видно не верит, что пирожник душегубство то учинил. Может, он от этого недоверия и выпустил разбойника из темницы? По доброте своей выпустил, а теперь вот истинного виновника ищет. И рассуждает Чернышев по глупости своей так: чей кинжал — тот и убивец. Считает, что, будто у нас с вами до такого вывода ума не хватило. Ему, видишь ли, из леса видней показалось.

— Ну, здесь он не прав, — решительно закачал головой Ушаков. — Кинжал-то известно чей. Вещь редкая и заметная. Такую от глаза людского никак не утаишь. Гаврюхи Апраксина этот кинжал. Он при мне его в Миттаве у кузнеца Ганса Рюига за двадцать рублей серебром сторговал. Долго они тогда торговались, графенок больше десяти никак не хотел давать, а кузнец уперся и всё тут. Конечно, не скрою, когда кинжал в груди офицерской торчал, я не сразу его признал, а как в руки взял, так и вспомнил чьё оружие. Только Гаврюха никак убивцем не может быть: во-первых, он мне сказал, что кинжал этот был им на охоте утерян, а во-вторых, отец его Федор Матвеевич второй по старшинству член верховного суда, вот и попробуй сынка его в убийстве обвинить. Нет, чист Гаврюха. Зря Чернышев в канцелярию лез, кинжал-то я Апраксину давно вернул. Вот такие пироги у нас получаются.

— Чернышев-то этого не знал и теперь, поди, не знает, — глядя в звездное него, стал размышлять вслух Суков, — значит, опять сюда придет. Ведь таких упрямцев, как Еремей Матвеевич мало по белу свету будет. Раз, два и обчелся. Придет он сюда, точно придет. Помяните моё слово — придет. Чернышев мужик настырный.

— Правильно, придет, куда ему еще деваться, раз он про кинжал такое дело задумал, — погрозив кому-то указательным пальцем, согласился с подчиненным генерал. — Только я думаю не сегодня. Сегодня напуган он. И поэтому мы здесь завтра же настоящую засаду устроим.

— А еще у избы его надо людишек поставить, — продолжал размышлять подьячий. — Небось, захочется в родные пенаты заглянуть? Стосковался поди по жене с ребятишками?

— Точно, — махнув все тем же пальцем, опять согласился Ушаков, но как-то подозрительно при этом прищурился, — надо послать. Ты Суков, думаешь, что один среди нас умный такой, будто мы без тебя не знали, куда этот подлец сунуться в первую очередь может. Уж неделю засада возле плетня его сидит. Только вот он гад не является. Хитрый. Ну, а если придет, то мы его там мигом схватим. Вот такие дела, брат Суков. Опоздал ты со своим предложением. Давай-ка мы сейчас лучше по городу, как следует, пошарим. По реке. Лодочников всех предупредим. Поручик!

Явившийся на зов поручик был озадачен сразу же на всю ночь, и потому солдаты быстро разбежались. Любопытный народ еще зевнул пару раз около крыльца и тоже ушел восвояси. Последним с глаз Еремея скрылся Трондин.

— Чего мне тут сегодня маяться? Обратно Еремей Матвеевич сегодня уж, точно, не придет, испугался, поди, крепко, — решил про себя солдат, оправился за углом и отправился подремать в караульную будку.

Реку Еремей Матвеевич переплыл на плоту еще по темну, а до лесной опушки добрался уже на рассвете. И стал там он, беспрестанно морщась от ноющей боли в ноге, искать нужные приметы. Дело это оказалось не таким уж простым, как казалось вчера. Вчера, рядом с Анютой всё было понятно, и бросались приметы в глаза, можно даже сказать, наперегонки, а сегодня вот затеяли они с Чернышевым игру в прятки. И только к полудню, искусав от боли и досады губы в кровь, доплелся все-таки Еремей до старухиной землянки.

Хозяйка на его явление внимания обращать не стала, как копалась палкой под ореховым кустом, так и продолжала копаться, даже не взглянула в сторону ката. Вот до чего противная баба была. Чернышев последние шаги до порога лесной хижины уже не шагал, а полз, проклиная свою судьбу, бестолковую старуху и солдата Трондина, которого вдруг решил обвинить во всех своих бедах.