Зуфар Фаткудинов - Сквозь страх

— Ну что ж, позволь мне начать, — отозвалась Вера Брауде. — Хотя у меня больше накопилось фактов, чем выводов.

Хозяин кабинета молча кивнул головой.

— Итак, — начала Брауде, — допрос балабановских сизых орлов показал, что это не орлы, а мерзкие мокрицы.

Лицо Олькеницкого тронула едва заметная улыбка:

— Это факт или основной вывод?

— Скорее факт.

— Дальше…

— Ближайшее доверенное лицо Балабанова — Феофан Друмов по кличке Бешеный. — Брауде повернулась к Измайлову. — Это тот самый, который по веревочной лестнице пытался бежать из тюрьмы и которого вы ранили.

— Он что, сам в этом признался? — осведомился председатель губчека.

— Он-то как раз открещивается от этого. То, что Бешеный правая рука Балабанова, утверждают другие. Да и сам главарь этого не отрицает. Короче, это самое доверенное лицо Дяди Кости. Но этот Феофан имеет один большой недостаток — молчит, как окунь на сковородке. Только иногда издает непонятные звуки.

— Газету о расстреле Балабанова ему показывала? — поинтересовался Олькеницкий.

— Да, конечно. Ведь он боится своего патрона. Но попросил дать ему время подумать.

— Даже у нас нет времени думать, а он, видишь ли, время для этого просит. — Гирш Олькеницкий встал и вышел в переднюю. — Алексей, пожалуйста, доставь сюда арестованного Друмова.

Вскоре они уже допрашивали его. Еще довольно молодой мужчина с большим ртом и с поблескивающими металлическими зубами, чуть картавя, заговорил:

— Какое послабление мне будет, ежели я расскажу о том, об чем вы допытываетесь?

— Учтем при определении меры наказания, — коротко и сухо проговорил председатель губчека. — Ведь мы знаем, что вы, Друмов, информировали одного человека о всех делах Балабанова.

— Откуда вы это прознали? — Бандит чуть привстал со стула, вытаращив глаза. — Неуж Семку поймали? Он ведь как леший али домовой, ево не изловишь. Ум-то у ево ой какой! А хитрущий, как сто лисиц.

— Это мы знаем. Ты лучше скажи нам: по какому адресочку письма ему слал? — Олькеницкий замер в напряжении. Ведь это лишь были его логические предположения.

— В Профессорский переулок. Там один дурак живет. Вот у него и жил Семен.

— Дом этот помнишь?

— А как же. Осьмой.

— Сам письма-то относил? — ровным голосом спросил Олькеницкий.

— Не-е. Слал ему по почте.

— Всегда?..

— Каженный раз токо по почте. Он так велел мне.

— На какую фамилию письма-то посылали?

— На Хабибуллаева. Семена Хабибуллаева. Он ведь татарин. Из местных. А по-татарски кличут-то ево вроде как Садатом. Вот такие делишки.

Феофан Друмов рассказал, как однажды он шибко проигрался в карты этому Семену. Он по этой части был, по словам арестованного, великий мастак. Так и попал к нему в зависимость. Сначала Семен просил сообщать все, что касается его жинки. А потом уже вообще обо всем. Приплачивал за это маленько. И долг отдать не просил. Вот так и шло дело. А потом начал стращать письмами, полученными от Друмова; вроде как шантажировать, что покажет их самому Дяде Косте. Вот и стал его рабом.

Когда арестованного увели, Олькеницкий сказал задумчиво:

— Не думаю, что Двойник сейчас в Профессорском переулке дожидается нас. И вообще вряд ли он там проживал. Разве будет он, профессиональный разведчик, давать домашний адрес полубезграмотному уголовнику? Конечно же нет. Тут что-то другое. Хитрость какая-то. Но что?

— Но письма-то Двойник получал, — подала голос Брауде, — об этом и Друмов говорит. И даже ими шантажировал.

— Возможно, что в том переулке живет его человек. Но если мы туда нагрянем сейчас, то не спугнем ли Двойника? Надо сейчас все взвесить. Но в одном я уверен: что сегодня или завтра Двойник исчезнет из Казанской губернии. И возможно, навсегда.

— Почему? — спросила Вера Брауде. — Из-за сегодняшнего провала?

— Не столько из-за провала, сколько из-за того, что он навсегда потерял свою жену. Он это отлично понимает. По всей вероятности, она его только и держала здесь в последнее время. Да и опасность быть пойманным для него вполне реальна. Это он тоже хорошо понимает.

— Мне кажется, что в любом случае надо проверить этот адрес, — сказала Брауде. — Тем более что Двойника сейчас там нет. Во всяком случае, кое-что прояснится. Агент ведь опять-таки предполагает, что мы уже вышли на адрес в Профессорском переулке. Так что мешкать не надо.

— А твое мнение какое, Шамиль? — поинтересовался председатель губчека.

— Я согласен с Верой Петровной.

— Ну что ж, пожалуй, это единственный сейчас ход.

В Профессорском переулке действительно проживал Садат Хабибуллаев — возчик ашханэ, что находился на Покровской улице. Но этот Хабибуллаев частенько сдавал свою комнату. И там чекисты задержали бывшего царского офицера. При обыске у него нашли удостоверение штабс-капитана, пистолет, пачку денег и записную книжку. Этим офицером, прибывшим из Вятки, занялась Вера Брауде.

Она положила записную книжку перед собой и заметила:

— В этой книжке ничего не значащие записи. Тут несколько вятских и оренбургских адресов его родственников. В ближайшие дни нам, конечно, не удастся проверить их. Правда, в этой книжке одна страничка исписана нотными музыкальными знаками. На них есть и цифры, как и полагается в нотах…

— А вы, Вера Петровна, дали сыграть штабс-капитану эти ноты? — торопливо спросил Шамиль, приподнимаясь со стула, дабы взглянуть на записную книжку.

— Разумеется. Но он сыграл совсем другое, чем значат ноты. Вернее, они ничего не значат. Я их сама на рояле пыталась проиграть, но… получился набор бессвязных звуков. Похоже, эти нотные знаки писаны для расстановки в определенном порядке цифр. Но что означают эти цифры — тоже неизвестно.

— А что офицер говорит?..

— Он ничего не говорит толком. — Она передала Измайлову записную книжку в красивом сафьяновом переплете с двумя тисненными золотом латинскими буквами «N — S». — Объясняет все довольно путано, неубедительно.

Наступило молчание. Шамиль бегло полистал записную книжку и поинтересовался:

— А другие-то записи он хоть пояснил?

— Откройте последнюю страничку, — вместо ответа предложила она Измайлову. — Видите, там под экслибрис сработан один крохотный рисуночек.

— А разве это не виньетка с именем владельца записной книжки? — осведомился он, внимательно всматриваясь в фиолетовое изображение. — В овале изображен бык с витиеватыми рогами.

— Ну так, — отозвалась Брауде, глядя на молодого чекиста, как иногда глядит экзаменатор, задавший нелегкий вопрос испытуемому абитуриенту, — но это еще не все.

— Левый рог… это, оказывается, латинская буква «F»…

— Так-так… — подбадривающе произнесла она.

— А правый — латинская буква «S».