Наталья Павлищева - Черная башня

Я понимаю, что банкир должен быть разумен и предусмотрителен, но позвольте заметить, что большего разума и предвидения, чем у синьора Медичи, я не встречал ни у кого. Полагаю, что вы унаследовали эти отцовские качества и еще используете их в полной мере.

Синьор Медичи сделал мне еще одно роскошное предложение, от которого я просто не смог отказаться, но не потому, что слаб, как всякий человек, не потому что люблю золото, а ради… Сейчас вы сами поймете, чего.

Мне было предложено продолжать разыскивать и покупать старинные рукописи и артефакты, но уже на средства Медичи. Джованни де Медичи предлагал оплачивать все мои векселя касательно этих приобретений с одним условием: я завещаю все вам, мой друг. Что я и делал долгие годы.

Конечно, я тратил и собственные средства, но большей частью все же деньги вашей семьи.

Потому, мой друг, все завещанное принадлежит вам изначально.

Не осуждайте своего отца и подумайте, ведь без его мудрого решения не было бы ни собрания рукописей, ни Тацита…»

Никколи еще два листа перечислял то, что они смогли приобрести и выкупить на средства Медичи, расписывал заслуги Джованни де Медичи и его скромность, но Козимо пробегал взглядом написанное, почти не вчитываясь. Главное он уже понял — отец столько лет оплачивал их с Никколи розыски, ни словом об этом не обмолвившись.

И вдруг заметил, что Контессина внимательно наблюдает. Женщина никуда не ушла, она по-прежнему стояла возле камина, не сводя глаз с мужнина лица. У Козимо мелькнула догадка:

— Ты знаешь, что в этом письме?

— Догадываюсь.

— Все, кроме меня, знали, что отец платит Никколи?!

— Думаю, никто, кроме них двоих. И не платил, а помогал. Что плохого в том, что банкир помогал гуманисту, не объявляя об этом на городском рынке? Разве ты сам поступаешь иначе?

Но даже не поступки отца и Никколи поразили Козимо, он чувствовал, что должен осмыслить новость и только тогда оценить ее по достоинству.

Лоренцо шел сорок четвертый год, но он все равно чувствовал себя младшим братом рядом с Козимо. Тот почти на шесть лет старше, но иногда казалось, что на все тридцать. Козимо не просто старший брат, он поистине глава семьи, и стал таковым еще при жизни отца, хотя тот и считался главным. Пожалуй, после Констанца и всех перипетий с Коссой Козимо действительно управлял всем, оставляя Джованни Медичи обязанность лишь давать советы, которым, впрочем, далеко не всегда и не все следовали. Они уважали отца и почитали мать, но Козимо уже давно делал все по-своему.

Потом главным в этой «волчьей стае», как семейство Медичи весьма нелицеприятно называл Филельфо, стал дядя Козимо и Лоренцо Аверардо ди Биччи де Медичи, но это только казалось, в действительности все нити давно были в руках у Козимо. Он дергал за ниточки, приводя в движение огромную конструкцию под названием «клан Медичи», и конструкция исправно работала.

И это было так привычно — выполнять распоряжения старшего брата, Лоренцо никогда и в голову не приходило оспорить его решение.

Козимо позвал младшего брата для какого-то важного разговора из числа тех, что не для чужих ушей.

— Будь готов отправиться в Феррару.

В Ферраре с января проходила встреча папы Евгения и его князей Церкви с византийским императором Иоанном, привезшим с собой своих епископов и еще тьму сопровождающих. Угроза от Оттоманской империи стала для Константинополя столь серьезной, что император даже попытался забыть обиду, нанесенную городу участниками Четвертого крестового похода, и попросил у Рима помощь против турок. Погром, устроенный тогда рыцарями в столице Византийской империи по пути в Святую землю, не поддавался описанию, они крушили все, что попадалось под руку, насиловали и убивали, осквернили Святую Софию, разграбили город так, как едва ли мог разграбить злейший враг. Даже за два столетия тот погром не забылся, но, не имея возможности удержать Константинополь, император Иоанн VII Палеолог согласился обсудить спорные вопросы веры с римской церковью, для чего и привез в Феррару двадцать три православных епископа.

Забегая вперед, можно напомнить, что Иоанн Палеолог унижался и шел на уступки зря, Рим и остальная Европа никакой реальной помощи от Оттоманской империи не дали, подписанную в результате этого Собора Унию в самом Константинополе, как и в других православных государствах, не признали, Константинополь был захвачен и стал Стамбулом, а Святая София превращена в мечеть. Но тогда, в 1438 году, надежда еще теплилась, а потому византийцы были готовы плыть неспокойным зимним морем, мерзнуть на ледяном январском ветру Феррары, тесниться и даже сидеть впроголодь, только бы о чем-то договориться.

Зима того года, как и предыдущего, выдалась в Европе очень холодной и многоснежной. Морозы встали с ноября и до середины весны не отпускали. Торговые караваны с трудом пробивались через засыпанные снегом перевалы, немало людей и товара погибло. Кроме того, все говорили, что большое количество снега непременно вызовет наводнения. По всем приметам выходило, что и весна с летом будут неровными — то дождь, то жара, а потому урожая ждать не стоит.

Конечно, Медичи как банкиры курии отправили в Феррару своих людей, хотя понятно, что большого дохода от этого Собора не будет. В Базеле в это время заседал другой собор, тоже объявивший себя Вселенским, — над Европой снова маячил призрак схизмы.

Лоренцо был далек от мысли, что брат намерен вмешиваться в богословские споры и вообще интересоваться ими. Если Козимо отправляет его в Феррару, значит, папе снова нужны деньги. Это плохо, папа Евгений и без того много должен, наверняка Лоренцо отправляют туда, чтобы вежливо отказал.

— Хочешь усилить наши позиции? Но почему этого не сделать с самого начала? Или Бернардо не справился?

Козимо помотал головой:

— Бернардо справился, а тебе ни к чему было рисковать. И сейчас рискованно, придется быть очень осторожным, Лоренцо. Я еще подумаю, отправлять ли тебя.

— Что нового ты узнал?

Лоренцо прекрасно понимал, что, если брат раздумывает, значит, есть серьезная причина. Что-то случилось, о чем весь остальной мир пока не знает…

— В Ферраре чума.

— Что?! Тогда зачем она тебе нужна?

— Мне нужна не Феррара, а Собор. Папа уже дважды брал у нас в долг, влез в долги ко всем, кто только мог дать деньги, а в Ферраре съели и выпили все, что только нашлось.

— Так это же хорошо, скорее закончат свои споры. Помнишь, как закрывают на хлебе и воде кардиналов Коллегии при выборе папы?

Но Козимо не был склонен шутить, он задумчиво покусал губу и погладил подбородок — признак размышлений.

— Вселенский собор — это многие десятки тех, кто будет что-то обсуждать, и еще тысяча тех, кто их обслуживает или просто приедет вместе. Все они будут есть, пить, спать и покупать, покупать, покупать… Первым можно предложить содержание, вторые сами заплатят за свой кров и еду, а также за остальное, даже шлюх. И деньги свои они оставят во Флоренции.