Валентин Лавров - Страсти роковые, или Новые приключения графа Соколова

У Вас у первого явилась мысль о международном мире, и по инициативе Вашего Величества созван был в Гааге мирный конгресс. Теперь одно Ваше могучее слово — и потоки, реки крови остановят своё ужасное течение.

Ни здесь, в Австрии, ни в Германии нет никакой ненависти против России, против русских: в Пруссии Император, армия, флот сознают храбрость и качества нашей армии, и в этих странах большая партия за мир, за прочный мир с Россией. Теперь всё гибнет: гибнут люди, гибнет богатство страны, гибнет торговля, гибнет благосостояние; а там и страшная жёлтая раса, против неё стена — одна Россия, имея во главе Вас, Государь. Одно Ваше слово, и Вы к Вашим многочисленным венцам прибавите венец бессмертия.

Я была совсем изумлена, когда мне всё это высказали. На моё возражение: «Что могу я?» — мне отвечали: «Теперь дипломатическим путем это невозможно, поэтому доведите вы до сведения русского Царя наш разговор, и тогда стоит лишь сильнейшему из властителей, непобежденному сказать слово, и, конечно, ему пойдут всячески навстречу».

Я спросила: «А Дарданеллы?» Тут тоже сказали: «Стоит русскому Царю пожелать, проход будет свободен».

Соколов лихорадочно пожирал строчки. Впервые он столь близко соприкоснулся с большой политикой, с возможностью влиять на судьбы народов. Его особое внимание привлек следующий абзац:

«Здесь, повторяю, нет не только ненависти, но настоящего враждебного чувства к России, и трое, со мной говорившие, бывали в России, её знают и любят. Тоже к Франции и к Японии нет ожесточенности, но, правда, ненависть огромная к Англии…

Конечно, если бы Вы, Государь, зная Вашу любовь к миру, желали бы через поверенное, близкое лицо убедиться в справедливости изложенного, эти трое, говорившие со мною, могли бы лично всё высказать в одном из нейтральных государств…

Вашего Императорского Величества глубоко преданная подданная Мария Васильчикова».

Соколов поднял глаза на собеседника:

— Государь, это какая Васильчикова — урождённая Олсуфьева, дочь директора Эрмитажа, фрейлина Александры Фёдоровны?

— Она самая. В какое неловкое положение эта дама поставила и меня, и всю Россию! — На лице Государя было написано страдание. — Я, Аполлинарий Николаевич, даже не знаю, каким образом сюда письмо доставлено. Эту жалкую эпистолу я мог бы бросить в камин и навсегда забыть о ней. Но… судя по некоторым признакам, письмо уже известно союзникам. И боюсь, оно им очень не понравилось.

Соколов выждал, не добавит ли ещё чего Государь, и лишь после долгой паузы почтительно, но твёрдо произнёс:

— Мы, Государь, понимаем, что германцы могли намерено допустить утечку информации. С их стороны это подлость.

Государь в знак согласия наклонил голову:

— Когда грохочут пушки, о нравственности часто забывают.

Соколов продолжал:

— Позвольте, Ваше Величество, сказать правду, которую повторяют не только в великосветских салонах, но и во всех нищенских углах. Союзники видят в русском солдате всего лишь пушечное мясо. Эти, с позволения сказать, союзники жаждут ослабить Россию. Именно они спровоцировали Турцию на войну с нами. Франция выклянчила нашу помощь — поход вглубь Германии, дабы им во Фландрии было легче. И это стоило жизни десяткам тысяч русских солдат.

Государь слабо возразил:

— Это всё не так просто…

Соколов, малость забываясь, с неуместным в данной обстановке жаром продолжал:

— Простите Государь, но истина лежит на поверхности. Наши войска оттягивают на себя германцев, а французы в это время приращивают свои колониальные владения в Сирии и Киликии. — Голос Соколова звучал твёрдо. — Англия с конца прошлого года главные силы бросила на захват территорий в восточной части Средиземноморья, в Египте, Ираке, Аравии, Месопотамии. И автором многих пагубных идей называют нынешнего главнокомандующего великого князя Николая Николаевича.

Государь укоризненно покачал головой:

— Вы, Аполлинарий Николаевич, судите не совсем правильно. Союзники оттянули значительные силы противника. К тому же не далее как 12 марта Англия заверила меня, что уступит России столь необходимые ей Константинополь и проливы в Дарданеллах.

Соколов несколько смягчил тон, но твёрдо сказал:

— Однако, Государь, союзники вслед за этим заявлением развили такую военную активность в Дарданеллах, что это невольно вызывает сомнение в искренности их заявления. И потом, если союзники все-таки овладеют Константинополем и проливами, разве они будут считаться со своим обещанием «уступок»?

Государь долго молча размышлял. Наконец, он медленно произнёс:

— Я знаком с подобной точкой зрения. В частности, шведская газета « Свенска тагеблад » сообщает о франко-английском соглашении против России. Но ведь это может быть дезинформацией, вражескими происками…

Государь не стал говорить, что только сегодня утром от очень надёжного информатора получил сведения: «Англия твёрдо решила не отдавать России Дарданелы и оставить за собой Константинополь».

Соколов промолчал.

Государь прошёлся по кабинету, поднял на собеседника синие глаза, твёрдо произнёс:

— Но есть главное — слово чести. Мы до конца будем свято соблюдать наши союзнические обязательства.

Соколов не удержался, вставил:

— Если бы союзники были столь благородны, как вы, Ваше Величество!

Государь решительно сказал:

— Об этом хватит! Я хочу, Аполлинарий Николаевич, чтобы вы осуществили важное для России и лично для меня предприятие.

Соколов вскочил с кресла, щёлкнул каблуками:

— Ваше Величество, я готов!

Государь прошёлся по кабинету. Он поправил большую карту Европы, лежавшую на столе. Кивком головы пригласил:

— Садитесь в кресло, Аполлинарий Николаевич!

Глядя прямо в дышавшее мужеством лицо Соколова, продолжал:

— Я долго думал, прежде чем просить вас, Аполлинарий Николаевич, сделать для нашего Отечества и для меня лично крайне важное дело. Не скрою, граф, дело это очень щекотливое и крайне опасное. — Помолчал, нервно хрустнул пальцами. — Разумеется, эту изменницу и наших врагов, стоящих за её спиной, я не удостою ответом. Но уверен, что Васильчикова не успокоится и в дальнейшем будет засыпать меня — и не только меня! подобными провокационными эпистолами. Я должен заставить её замолчать. Вот для этого дела, Аполлинарий Николаевич, вы мне нужны.

Соколов легко, словно речь шла о том, чтобы на клумбе выдрать сорняк, произнёс:

— Мой Государь, я знаком с этой дамой. Неоднократно встречался с ней на разных раутах. Однажды танцевал с ней на приёме в Зимнем дворце, который устраивали вы, Государь, по случаю Рождества 1909 года. Тогда фрейлина производила очень милое впечатление. Но теперь это враг. Я готов. Менее чем через две недели её голова будет лежать на этом столе.