Евгений Кузнецов - Княжий сыск. Ордынский узел

«Лучше было б, если всех нас там повязали?» «Или бы все были на свободе!»

«Я что, с ребёнком на руках рубился бы?»

«Не знаю. Знаю только, что вас было двое мужиков, и один даже меч не вытащил».

«Да я на свободе смогу больше Корнею помочь».

«Ты ещё скажи, что заранее предвидел, где больше пользы Корнею принесёшь?»

«Нет, конечно, — сдался я. — Я тогда, действительно, ничего не успел сообразить. Корней заорал, я и кинулся вниз. Но только не от трусости. Я, конечно, не Корней, который головы в бою не теряет, но…».

«Так в чём же дело?»

«Наверное, я пожертвовал Корнеем».

«Ты думаешь это лучше трусости? Да и что тебе бы дало бегство в одиночку? Вот теперь, когда рядом Божьим чудом оказалась Салгар, ты можешь вернуться в Москву. Свидетель смерти княгини теперь есть. Князь Иван тебя даже похвалит! И все согласятся: ради великого дела можно пожертвовать малым!»

«А ты бы чего хотел? Лес рубят — щепки летят. Хочешь, чтобы я снова в княжий терем ворвался?»

«Это не я, это ты хочешь!»

«И не подумаю даже! Князя в остроге держат, там стражников тьма-тьмущая. С Корнеем бы я пошёл острог воевать».

«Не можешь силой — пробуй хитростью».

Я неожиданно натыкаюсь на препятствие. Это худой жилистый зад нашей коровы с торчащими в разные стороны остренькими мослами. Дед Тимофей стоит и странно смотрит на меня:

— С тобой всё ладно, парень?

— А что такое?

— Так то молчишь, а то бормочешь…

— А-а-а, это я так, про себя…

— И про острог?

— Какой острог?

— Не знаю. Наверное, где твоего дружка держат.

— И про острог тоже, — вздохнул я. — Ладно, дедушка, не придавай значения, всё в порядке со мной!

— Это хорошо. Но если опять об остроге думать станешь, то тогда дорогу получше запоминай. Видишь, тропа раздваивается? Направо — Устимов починок, а прямо — Моховские болота. Гиблое место! Ну, а нам тут налево надобно своротить. Тут уж без тропки пойдём. Да недалеко осталось: вёрст шесть или семь, если обходами, а прямо — вёрст тридцать.

— Это у тебя, дядя Тима, шутки такие?

— Э-э-э, совсем ты, Сашка, зелёный ещё! На Руси ведь прямая дорога не та, что стрелой намечена. Вот прошлый год вздумалось нашему князю Михайле Ярославичу новгородцев попужать. Ну, собрали дружину, да ополченцев тверских, тыщ чуть не с десяток наскреблось. Сходили, как водится, пару сёл спалили, силу тверскую показали, новгородцев в смущение привели. Потом, понятно, грамоты мировые подписали и серебра с Новгорода знатно получили. А потом князю Михаилу моча в голову ударила…

— Ты, дед, совсем без уважения…

— Слушай дальше, сам поймёшь. В общем, решил наш князь, что ему нигде преград нет: даже стихия ему подвластна! И повёл обратно войско от Бежецка на Тверь напрямую. Без дорог, по тропам.

— И что?

— А ничего. Через месяц к стольному граду выползли. Лошадей и сапоги кожаные — всё сожрали. Повозки в трясине утопили. Тут болота — огого! Тысячу всадников враз засосёт и не подавится. Оглянуться не успеешь — одни пузыри останутся.

— А зачем тогда к этому болоту такая торная тропка ведёт?

— Покосы там по окраине хорошие, вот и набили дорожку. Но чужому лучше и близко не соваться, на шажок оступился и — поминай, как звали!

— Господи! Как тут жутко у вас, оказывается! — передёрнула плечами Салгар. — У нас в степи сейчас такая красота! Весна в самом разгаре, степь цветёт, и ветерок такой вольный!

— Да, ветерок паршивый, однако, — бобыль посмотрел на качающиеся высоко над нами кроны деревьев. — Давай-ка, ребята, на полянке остановимся, перекусим. Поторапливаться надо, как бы снежок не натянуло.

На полянке развели костерок и пока дед Тимофей в прихваченном котелке кипятил свежесдоенное молоко, мы с Салгар опять вернулись к разговору.

— И всё-таки, почему ты решилась уйти с нами?

Салгар горько усмехнулась:

— Уйдёшь тут, когда в любое время смерти ждёшь. Уж если они княгиню погубить решились, то что им служанка? Подушкой удавят!

Дед оторвался от неусыпного наблюдения за малышкой с жадностью тянущей из рожка и покачал головой:

— Греха на душу взять не боятся!

— Так как это произошло с княгиней?

— В тот день поутру, только светать начало, нам, как обычно, принесли кушать.

— Кушания откуда подавали?

— С княжеской кухни. Конечно, не богато кормили, но с голоду мы не умирали.

— Понятно — сестра хана! Князь Михаил наведывался к вам?

— Да, заходил несколько раз. Кавгадый — тот почти каждый день. Боялся, случись что с Кончакой, хан голову с него снимет.

— Кавгадый мог к вам свободно приходить?

— Он хитрый. Так быстро подружился с тверским князем! Михаилу говорил, что Юрий обманул Узбека. Что он, посол ханский, теперь правду знает и хану донесёт. Князь Михаил освободил всех нукеров, поселил на Тверце в своём летнем тереме. Правда, брони и сабли нукерам не вернули, только ножи оставили. Они всё время до отъезда из Твери на том дворе и просидели. А Кавгадый свободно ездил. Он даже упросил князя Михаила, чтоб с нами в хоромах его слуга Тархай проживал. Там, под крыльцом, в клети.

— А зачем вам мужик нужен был?

— Как зачем? В доме ведь и мужскую работу делать надо, дров принести, печи топить. Караульные никуда не отлучались, вот Тархай и старался. А я думаю, Кавгадый русским не доверял: Тархай обязан был и явства пробовать, прежде чем Кончаке кушать.

— Упокой, Господи, его душу! Принесли вам в то утро поесть, он попробовал…

— Тархай в то утро пьяный оказался. Пробудить не могли: всю ночь с кем-то из стражников пил.

Мы с дедом переглянулись.

— Укреплял дружбу степей и лесов, магометанин хренов, — язвительно скривился охотник. — Прости, девка, я не Аллаха вашего ругаю.

— Я уже тоже крещёная, — улыбнулась Сал-гар. — Да и Тархай не магометанин был, он в Христа верит.

— А-а, — разочарованно протянул дед. — Пропойца, значит!

— А где сейчас Тархай?

— Кто ж его знает? Его первого со двора в то утро свели.

— Когда Кавгадыя-то из Твери проводили?

— На сретенье, и всех кто с ним был, отпустили.

— А вас с Кончакой что ж?

— Это уж одному князю Михаилу ведомо. Кавгадыя он задерживать не мог, гнева царского опасаясь.

— А разве смерть Кончаки была выгодна Михаилу?

— Кто же знать может, что ему было выгодно?

— Ты, парень хватил! — дед Тимофей поднялся с валежины и, передав блаженно затихшую девчонку мне на руки, принялся затаптывать почти прогоревший костёр огромными, размокшими от лесной сырости лаптями. Лапти шипели на угольях, костёр быстро умер. — Откуда девке знать, чего там, наверху, задумали? Ладно, давай трогаться.

Мы опять пробираемся чащобой. Усталая коровёнка, уже не артачась, бредёт за дедом, временами оглашая окрестности шумными коровьими вздохами. Салгар тоже порядком выбилась из сил, ей тяжело с непривычки. Но мы продолжаем разговор.