Евгений Кузнецов - Княжий сыск. Ордынский узел

Посол вдруг замолчал, будто у него перехватило дыхание, потёр рукавом сухие глаза и неожиданно провыл плаксивым голосом:

— Ай, умерла, касатушка наша, во цвете лет! Закрылись её ясные очи и не увидеть ей больше, как красна землица тверская! Тут и леса строевые, и луга заливные… Ведь ежели бы доброму хозяину сто по сту десятин землицы этой, да тысчонку рублёв серебра на заведение, это как же зажить можно!

Ошеломлённый князь не сразу ухватывает суть происходящего, а сообразив, к чему клонит посол, широко улыбается и говорит:

— Ну, Роман Кириллович. Ну, голова! Верно бают, лучше с умным потерять, чем с дураком найти. А землица у Твери есть. Найдётся. Не сомневайся!

Ещё до прибытия московского посольства мы ушли из города. Настоял на скорейшем отбытии дед Тимофей. Надо было видеть, с каким жаром бобыль взялся опекать бывших пленниц!

— Схорониться вам всем надо, где понадёжней, — доложил он, вернувшись с очередной разведки на улице. Был старинушка слегка навеселе, но соображал совсем по-трезвому. — Наделали вы шуму — весь город взбулгачили! Никто ничего не знает, кто говорит — ведьму ищут, кто — булгары в город пробрались. С осадными орудиями, бают… А стражники по проулкам так и шастают, всех подозрительных хватают и в острог тащат. И по нашей улице двое каких-то шатались, к соседям заходили, вроде как за милостынькой. Разговоры разводили… Одеты в рваньё, а морды справные — кулаком не промажешь. И всё глазами зыркали туда — сюда. Уходить вам надо.

К тому времени я уже поведал старику всю правду, ну или почти всю, без утайки. В моём ли положении было наводить тень на плетень?

— Да-а-а, подвезло тебе, паря, что на меня нарвался! — охотник несколько раз истово перекрестился в красный угол. — Прости, Господи, не сочти за грех, что помогаю малым сим… Князья, их дело князье, сами меж собой разберутся. А нам сироток жалеть надобно. И в Писании сказано: не судите, да не судимы будете!

Он снова несколько раз горячо перекрестился и, видимо сочтя, что Господа он убедил, вернулся к земным делам:

— Верстах в десяти стоит у меня избушка, а неподалёку есть скит. Живёт там божий человек отец Сильвестр. Вот к нему я вас и сведу завтра.

— Не могу я, дядя Тима. Мне б остаться, узнать как там с Корнеем?

— Э-э-э, паря, ежели он мёртвый, ты ему ничем помочь не сможешь. А живой — так тем более пора вам ноги уносить.

— Ты, дядя Тима, плохо Корнея знаешь, он не выдаст. Если б выдал, нас бы ещё ночью похватали!

— Тебе, конечно, виднее насчёт дружка своего… Только когда калёным железом ожгут — у любого язык развяжется!

Я вспомнил свою весёлую прогулку по московской темнице, вспомнил князя, которого валяли в пыли угрюмые мордовороты. Мда-а-а, третий раз за неполные пять месяцев загреметь в железа, такое не каждый сможет выдержать. Скорее всего, если Корней жив, то — ранен. А раны можно, например, солью натереть…

— Дядя Тима, ну почему ты всегда правый? А я когда-нибудь таким умным стану?

— Если завтра из Твери смотаешься и проживёшь ещё лет триста.

— Уговорил, идём на твою заимку…

— Что ж, нам сразу на Москву нельзя? — раздался голос. Мы обернулись: в дверях комнаты стояла Салгар. Тщательно одетая и, казалось, вовсе не только что восставшая от сна. Солнце, опустившееся на край недалёкого леса, ярко освещало последними лучами внутренности охотничьего логова, в избе было светло, и я смог, наконец, толком рассмотреть наше ночное приобретение. Оно было хорошо! Точнее, она была хороша: тонкая в стане, с правильными чертами лица, мало похожего на лица смуглых широкоскулых степнячек, каких мне доводилось видеть. Слегка вьющиеся тёмные, но не иссиня-чёрные, волосы были собраны в длинные косы. Обряжена Салгар была в русский сарафан тёмно-малинового цвета и цветастый платок, завязаный на миленькой головке каким-то особым образом и придававший лицу игривый легкомысленный вид.

— Ты смотри, за какими бабами москвичи по ночам лазают! — ахнул бобыль. — Ну, брат, у тебя губа не дура. А ты, краса, присядь к столу. Не знать бы кто ты, подумал бы — княгиня! Ночью я тебя не пытал, как да что. А теперь уже и не надобно — Санька сам рассказал всё. Но про Москву ты забудь. Сейчас и в городе и на дорогах творится такое — не приведи Господи! Вмиг заграбастают вас.

— Старик дело говорит, надо переждать чуток, — сказал я, невольно любуясь женщиной. На языке у меня вертелся вопрос, но задать я его не успел. Салгар, словно догадавшись про то, что мучает меня, улыбнувшись, сказала:

— Ночью едва догнала тебя. Такой прыткий, даром что голова разбита…

На меня снова нахлынули боль и ужас ночи. Снова я увидел беспомощную женскую руку протянутую к ребёнку, стражника, увлекающего женщину прочь от нас, Корнея, направо и налево орудующего мечом.

— А я стражника укусила, — засмеялась Сал-гар, — он за свою руку ухватился, а я — вниз!

Рано поутру бобыль огородами провёл нас к лесу:

— Вот этой тропкой шагайте. Через версту выйдете на просеку, там меня и ждите. Эх, жаль собачонку мою Чарку медведь ныне зимой примял, она б вас вывела…

Было свежо. Приметная тропинка, окаймлённая росистой травой, петляла среди кустов черёмухи. Я шёл первым и нёс маленькую Салгар. Девчушка преспокойно спала. Просто удивительно, какое тихое дитя нам попалось. Все мои встречи с новым поколением можно было пересчитать по пальцам, но у меня сложилось убеждение, что малыши очень беспокойный и оручий народец. Однако малышка Салгар была не из их числа. За сутки нашего знакомства она подавала голос раза три, не больше. Одно было плохо: после всех треволнений плена и бегства из него Салгар-старшая потеряла молоко. Теперь уделом девчушки станет рожок с коровьим молоком. Дед Тимофей подговаривал Салгар оставить малышку на попечение кормилицы, но та, конечно, воспротивилась.

— Это верно, — вздохнул дед. — Из темницы вырвались, так сейчас ужель их разлучишь?

Мы встретились на лесной дороге. Ждать старика пришлось долго. Я успел пожалеть, что отпустил его одного, но, наконец, из-за изгиба дороги показалась знакомая фигура в длиннющем, до земли, армяке и высоченном войлочном колпаке. Дед держал в руках длинный посох и дёргающуюся веревку, к концу которой была привязана невзрачная пёстрая коровенка. За время их совместного путешествия от городского базара животное видимо успело до припадков невзлюбить нового хозяина. Но того немилость животного нимало не смущала.

— Заждались, погорельцы? — крикнул бобыль, явно довольный, что всё так удачно складывается. — Вот и завтрак нашей Сашутке притопал! Но-о-о, балуй, скотина…

Животное злобно покосилось на старика и, остановившись, сотворило на земле лепешку.