Серж Запольский - Достояние Англии. Книга 2. Мёртвая рука капитана Санчес

Дэниэл лез по ступенькам и всё никак не мог выбраться наружу. Лестница под ним выросла до бесконечности, и он всё полз по ней, полз, и на ногах его размотались портянки, они волочились за ним, он в них путался, запинался, давясь и захлёбываясь слезами, но всё никак не мог вылезти на поверхность. Он цеплялся за землю окровавленными руками, впивался в неё ломкими ногтями, и ему было больно, нестерпимо больно, хотя он точно знал, что это не его кровь и не его ногти…

Наконец, он застонал, вываливаясь в проём, завешанный плащ-палаткой, и увидел перед собой деревья… Они стояли голубые, словно само небо, бесконечно пустое небо отразилось в них перед тем, как пропасть…

Мистер Трелони тряс капитана, тряс, чтобы разбудить, и, наконец, тот распахнул сумасшедшие мокрые глаза и негромко выговорил:

– Что?

Мистер Трелони сказал оторопело:

– Капитан, вы очень сильно кричали… Во сне.

– Мне снился кошмар, Джордж, – объяснил капитан, он поднялся на локте, отдуваясь и с трудом приходя в себя. – Мне в последнее время снятся очень странные сны… Странные и страшные. Чудное это место – Гуэль-эр-Ришат.

– Да? А я сплю отменно, как убитый, – сказал доктор со своего места: крики капитана разбудили и его.

– Вот именно… Как убитый, – пробормотал капитан, и взгляд его снова остекленел.

****

Ночь прошла без происшествий, их никто не побеспокоил – ни мёртвые, ни живые, и утром им ничего не напоминало уже о давешнем.

Джентльмены опять искупались в водоёме, а потом принялись бродить по оазису и вокруг него. Они осматривали скалы, но опять ничего не нашли похожего на горы, вытканные на гобелене, рисунок которого у них уже просто в глазах стоял.

Мистер Трелони заметно погрустнел.

– Скажите, капитан, – спросил он. – Вот мы опять ничего не нашли, а вам словно бы всё равно… Неужели вам не обидно?

– Обидно, конечно, – ответил ему капитан, поправляя свой тагельмуст, и тут же добавил: – Но не сильно… Я давно уже понял, что нахожусь под мощным белым крылом своего Ангела-хранителя, а уж он сам выбирает, как и чем меня наградить…

– Да-а, – протянул потрясённо доктор, глянув на капитана. – Если судить по сундуку с «Аточа», то награждает неплохо.

Перед уходом из оазиса они поставили сундук с «Аточа» в расщелину, забросали его камнями со всех сторон и даже песком присыпали.

– Господа, это знаменательное событие, – сказал мистер Трелони, улыбаясь и отряхивая руки. – Наш доктор впервые в жизни закопал клад.

– Мы все впервые в жизни закопали клад, – ответил доктор Легг, улыбаясь ему в ответ.

Платон быстро глянул на капитана и встретил его застывший взгляд.

– Я уже закапывал клады, – сказал капитан с каким-то вынужденным смехом. – В Московии.

– Капитан, вы нам почти ничего не рассказывали о своих русских приключениях, – проговорил мистер Трелони. – А из Платона лишнего слова не вытянешь. И доктор молчит.

– Да чего там рассказывать? Русские… – начал, было, говорить капитан и остановился.

Помолчав немного, словно собираясь с силами, но, видимо, так и не собравшись, капитан произнёс:

– Русские наши мушкеты называют фузеями… Во как!

И капитан подошёл к своему мешку, взвалил его на плечи и пошёл, не оглядываясь, словно намекая всем, что сейчас не до разговоров.

Все поспешно двинулись за ним.

Они вышли из оазиса и двинулись через барханы. Ветер дул им в лицо, и идти по песку было трудно. Они поднимались по гряде на её вершину, поросшую редкой взлохмаченной растительностью, и спускались в ложбину, срываясь и падая, и тогда над их головами величественно и даже вызывающе грозно высились бело-жёлтые бока пустыни, а потом новый подъём и новый спуск по негорячему ещё песку. Но скоро солнце раскалилось, и бездонное синее небо стало казаться им тёмно-серым. И вокруг было так тихо, что они слышали, как шелестит уносимый ветром песок, как он отчаянно цепляется за стебли пустынной травы, рисующей на барханах под ветром правильные полуокружности.

Потом барханы кончились и потянулись каменные россыпи. Время от времени капитан останавливался и смотрел на окрестности в подзорную трубу. Потом, словно решив для себя что-то, он убирал трубу, поднимал свой мешок, взваливал его себе на плечи шёл дальше. К концу дня, когда все смертельно устали, капитан сказал, что впереди он видит лес. Они выпили из ведра, что нёс Платон, остатки воды, и из последних сил двинулись к этому лесу.

Лес, стеснительный и редкий вначале, понемногу смелел, надвигаясь на людей неровными скачками. Скоро они оказались у ручья среди невысоких тропических деревьев с довольно густым подлеском, и когда все напились, Платон с двумя матросами спешно пошёл искать всем добычу на ужин, а остальные занялись костром. День стремительно катился к вечеру.

****

Темнота навалилась на лес сразу, безоговорочно, словно рухнув с горы.

Они едва успели развести костёр и разделать тушу пойманного кого-то, как тьма упала им на голову, на плечи, придавив всех ближе к огню, и мясо на прутья они нанизывали уже в темноте.

Сначала костёр разогнал эту тьму, но едва тлевшие угли, на которых жарилось мясо, сделали её ещё гуще, пронзительнее, и, как только мясо зажарилось, мистер Трелони поспешил разжечь костёр снова, благо веток собрали много, на всю ночь. Платон, которому надо было сменить капитана на вахте, улёгся спать, рядом с ним завалились Бен Ганн и остальные. Капитан, сквайр и доктор Легг сидели у костра и говорили неспешно, устало о чём-то своём, казалось бы, важном, но в следующую минуту уже забытом, как и всё преходящее.

Вокруг них в темноте леса бегало, ухало, стрекотало, шумно копошилось, чавкало, гналось друг за другом что-то. Вокруг шла какая-то своя, насыщенная страстями жизнь, и хорошо, если носителям этой жизни не было никакого дела до тех, кто сидел сейчас у костра и прислушивался. Капитан вдруг почувствовал, что на него из тьмы этого редкого леса смотрит кто-то, так остро почувствовал, что повёл плечами и поменял позу, просто так, только чтобы пошевелиться. Потом он опять прислушался к разговору.

Доктор подбросил в костёр ветку и сказал, наверное, отвечая на вопрос сквайра:

– Я не пессимист, дорогой сэр. Я – пессимистичный оптимист.

– Это как же? – удивился сквайр.

– А я считаю, что даже если на Земле случиться какая-нибудь страшная, разрушительная катастрофа, то две обезьянки всё равно как-нибудь выживут… И одна из них буду я, – сказал доктор и ухмыльнулся.

В свете костра его светящееся бронзой лицо странно исказилось. Капитан негромко засмеялся и устало прикрыл глаза. Произнёс:

– Ну, тогда я – пусть буду та вторая обезьянка.

– Господа, господа! – поспешил мистер Трелони. – Давайте обезьянок будет три, ладно?