Серж Запольский - Достояние Англии. Книга 2. Мёртвая рука капитана Санчес

– Что же это они с ним сотворили? – прошептал доктор Легг.

– И как он попал сюда? – сказал капитан. – Ведь он же удрал с кочевниками.

– А может, мы сбились с курса? – спросил сквайр, он всё ещё не сводил застывших глаз с аббы.

– Нет, не сбились, – эхом отозвался капитан.

– А может это не Бонтондо? – сказал доктор.

– Бонтондо… Это его амулет из зубов крокодила на левой руке, – ответил капитан и присел рядом с телом на корточки.

Он перерезал на шее Бонтондо бечёвку от лежащего на груди мешочка и, заглянув внутрь, молча протянул его доктору Леггу. Тот вытащил оттуда половинку разбитой лупы. Прошептал ошеломлённо:

– Матери твоей дрань. Я готов поклясться, что это моя лупа…

Он полез в свой мешок и достал из него такую же лупу, только не разбитую.

Капитан вытер руки об одежду и осторожно потянул из-под головы Бонтондо аббу – он словно боялся того разбудить. Голова мёртвого охотника мягко упала на песок.

В аббе капитан нашёл плоский стеклянный бутыль. Бутыль был наполнен янтарного цвета жидкостью, при виде которой и у матросов, и у джентльменов глаза полезли на лоб.

– Только не говорите мне, что я перегрелся на солнце и свихнулся от жары! – воскликнул доктор Легг. – Мне нравится моё состояние, потому что я вижу ром!

– Тогда я тоже свихнулся, – сказал сквайр. – Я тоже вижу ром!

Капитан осторожно вытащил пробку, понюхал горлышко бутыли и добавил:

– И я свихнулся вконец, потому что я ром ещё и чую… А тот, кто не свихнулся, рома не получит!

Матросы дружно загалдели, что они уже давно свихнутые, причём основательно и бесповоротно.

И все, после капитана, приложились к бутыли, а остатки вылили в ведро с последней водой и тоже выпили. И похоронили Бонтондо на закате дня.

Потом матросы, полазив окрест, нашли ветки для костра. Те лежали вместе, кучей. Веток было немного, но все им очень обрадовались – как-то неуютно было ложиться спать в темноте в незнакомом месте, да ещё рядом с могилой. И когда наступили сумерки, они разожгли костёр. Какое-то время все молчали.

– Жалко Бонтондо, – сказал вдруг доктор то, о чём все думали сейчас, и зябко протянул руки к костру. – Хороший он был мужик.

– Значит, в лампадке маслице кончилось, – сказал капитан, горько улыбаясь.

– Что кончилось? – не понял сквайр.

– Русские так говорят, мистер Трелони, – пояснил капитан. – Они считают, что каждому человеку при рождении на небесах наливают масло в лампаду. И сколько кому на роду отмерено масла в лампаде – тот столько и проживёт. Иной раз случается, что младенец только родился, а его уже и схоронили. Про таких говорят: совсем маслица в лампадку на небе не налили…

И тут где-то вблизи, в темноте, позади капитана раздался плачь ребёнка.

– Матерь божья! – испуганно проговорил сквайр и вскочил на ноги. – Что это?

Все замерли, прислушиваясь. Плачь продолжался, и был он нудный, муторный, выматывающий душу. Ребёнок ныл на одной ноте, горько и безысходно и, казалось, что он ноет так уже давно, и хотелось встать и отшлёпать его, чтобы он замолчал, прекратил немедленно, сейчас же. Ну, сколько можно, сил же уже нет!

– Может это птица или зверь так кричит? – сказал мистер Трелони.

Платон покачал головой. Ответил:

– Я не знаю такой птицы. И зверя не знаю…

– А вот я сейчас выстрелю: мы сразу и узнаем, – неожиданно для всех произнёс доктор и вытащил пистолет

Это было так необычно для добряка-доктора, что капитан не смог сдержать улыбку.

– Подождите доктор, не стреляйте! Жалко заряд «утиной лапы», – сказал он и, взяв из костра горящую ветку, пошёл в темноту.

Все напряжённо смотрели капитану вслед, а Платон встал, чтобы пойти за ним. Но капитан быстро вернулся и воскликнул:

– А здесь – опять плачь!.. А там плача нет. Он слышен только на месте нашего привала. Так что, я пошёл спать подальше от костра. Всё равно он сейчас прогорит.

И капитан, взяв свои вещи, ушёл. Следом за ним потянулись и остальные. Только вахтенный матрос остался на месте. Доктор Легг вытащил из костра горящую ветку, чтобы выбрать себе место.

– Интересно, а змеи здесь есть? – спросил он, нагнувшись к земле и опасливо оглядываясь кругом.

– Лучше змеи, чем плачь, – сказал капитан.

Улеглись спать молча, но через некоторое время в темноте раздался голос сквайра:

– Интересно всё-таки, что это за плачь?

– Ну, плач и плач, мало ли какой ребёнок плачет, – проговорил капитан уже сонно.

– Нет, а всё-таки? Прямо мистика какая-то, – Мистер Трелони был явно под впечатлением.

Капитан приподнялся на локте и посмотрел в темноте в его сторону.

– Ну почему сразу мистика? Может это мало изученное физическое явление?

– А какое явление? – заговорил со своего места доктор, он тоже не мог уснуть.

– Ну, откуда я знаю? Может это слуховой мираж, например, – Капитан опять лёг и стал вертеться, устраиваясь удобнее на жёсткой земле.

– А такие бывают? – спросил доктор.

– Наверное, бывают. Оптические же бывают, – пробормотал капитан. – Спите, господа. Матросы вон уже спят. Их никаким плачем не испугаешь. А вообще-то, странное это место – Гуэль-эр-Ришат. Одно слово – Африка…

И наступила тишина.

****

Ночью капитан просыпался к смене вахтенных и моментально засыпал снова, как отключившись, и ему снились разные сны, которые, проснувшись на секунду, он ещё помнил и старался их осознать, потому что ночью он почему-то понимал, как это важно, как это жизненно необходимо, но утлая паутина сна сразу же рушилась, рвалась, словно под неосторожными пальцами, и он снова проваливался в сон, и только под утро один сюжет, совсем короткий, испугав его, заставил проснуться окончательно.

Снился ему жестокий шторм, и снился ему испанский галеон, который, видимо, наскочил на риф. Причём капитан знал, что, повредив себе корпус, галеон не затонул, а некоторое время дрейфовал по ветру, постепенно разваливаясь в волнах и теряя свой груз, а потом рухнула грот-мачта, медленно и беззвучно, вода хлынула в пробоины, и галеон стремительно ушёл под воду, и в следующий миг капитан увидел совсем близко, как три испанских моряка и два чернокожих раба, намертво вцепившись в обломок грот-мачты, болтались на нём в беснующихся волнах.

И уже просыпаясь, он видел морское дно, на которое падали и падали продолговатые золотые слитки…

Утром они собрались и пошли дальше, повернувшись к могиле Бонтондо спиной. Есть им почему-то не хотелось, только немного хотелось пить, да и то – совсем немного. Иногда их путь пересекали вади – извилистые русла высохших рек. Это были или древние реки, и тогда их русла отличались от окружающих развалов камней и растрескавшейся глины только более светлым цветом и ровным рельефом, или реки молодые, но в это время года пересохшие. В таких руслах росли небольшие акации, зизифусы, какие-то колючки, зеленела редкая трава. Только воды нигде не было.