Серж Запольский - Достояние Англии. Книга 2. Мёртвая рука капитана Санчес

– Капитан, к вам явно здесь кто-то благоволит, – сказал доктор Легг. – И я даже догадываюсь – кто… В наших мешках денег нет, я уже не говорю про всё колющее и режущее.

Капитан поморщился, встал и постучал в дверь. Когда дверь открылась, и к ним вошёл воин, капитан выразительно потрогал свой подбородок. Воин удалился, через некоторое время дверь снова открылась, и воин передал Платону глиняную плошку с каким-то чёрным месивом. Показав руками на лицо и что-то объяснив, воин вышел.

– Я так понял, что это средство для ампутации волос на лице, – объяснил Платон.

– Ампу… Чего? – переспросил мистер Трелони и поспешно выговорил: – Нет уж, спасибо! Мне и так неплохо.

– А мне плохо! – воскликнул доктор и решительно добавил: – Платон, пошли! Будешь мне ассистировать!

Он взял у Платона плошку и пошёл в комнату за ковром. Платон двинулся следом со словами:

– Доктор Легг, я вам сейчас всё объясню.

– Доктор! Я после вас! – крикнул капитан, он уже лежал на полу и смеялся.

– Доктор, вы просто, как ребёнок, – вскричал сквайр, но ковёр, загораживающий вход в туалетную, уже опустился.

– Что же мы не спросили насчёт мыла? – Капитан поскрёб свою щетину на подбородке.

Но тут заскрежетал замок, дверь в покои открылась, и им поставили на пол ещё одну плошку. Мистер Трелони поднял её, понюхал серое содержимое, потыкал в него пальцем.

– Ну, это явно не еда. Я думаю, что это… – протянул он задумчиво и вскрикнул: – Это же мыло, чёрт побери! Надо спросить у Платона.

Он подошёл к ковру на стене, всунул голову в сортир, постоял в безмолвии, вглядываясь в то, что происходило там, и шагнул внутрь. Ковёр за ним опустился.

Капитан лежал и думал о чём-то своём, неясном, но важном и щемящем, он чуть ли не задремал: в туалетной стояла тишина, оттуда никто не выходил. И вдруг эту ленивую тишину прорезал вопль. Капитан вскочил и ринулся за ковёр.

Первое, что он увидел: мистер Трелони кричит, а его подбородок чёрный, как вымазанный сажей. Капитан всхлебнул воздуха, и тут к нему повернулся доктор, рот которого тоже был распялен в крике, а нижняя часть лица была абсолютно чёрной. И не только: у доктора была чёрной вся грудь от шеи до пояса.

Капитан выдохнул в бешеном хохоте. Он смеялся и не мог перестать, он упал на колени, а из глаз его потекли слёзы, скоро он стал захлёбываться слюной, сглатывать и снова смеяться, задыхаясь.

– Дэниэл, как вы можете? – с негодованием выкрикнул доктор. – Я же вам жизнь спасал! И не раз!

Доктор стал что-то выговаривать капитану, очень бурно и взволнованно.

– Ха! Ха-ха!.. Гы-гы! – смеялся капитан, корчась на полу и хватаясь за живот, и вдруг он стал мычать: – Мы! Мы-х!.. Мы!

– Подождите, доктор! – Сквайр пристально глядел на капитана. – Кажется, он нам хочет что-то сказать.

Доктор затих, а капитан, справившись с конвульсиями, протянул руку и ткнул ею в пол. Тут его опять скрючило от хохота, и он опять замычал.

– Мыло! – вскричал сквайр. – Да мыло же, Джеймс! Мы спасены!

И он бросился к плошке, сиротливо стоящей на полу. Зачерпнув пригоршней серую массу, сквайр стал яростно натирать ею свой подбородок. К нему подлетел доктор и тоже загрёб месиво из плошки, и также энергично нанёс себе на лицо и на шею. Тут к доктору ринулся Платон, до этого сидевший в углу и смотревший оттуда на джентльменов страшными глазами, и стал тереть мылом грудь доктора. Скоро серая масса начала пениться чёрной пеной.

– Вода! – выдохнул капитан, отдуваясь. – Быстрее.

Сквайр с доктором одновременно шагнули под трубу, как были, в штанах. Капитан пополз в дальний угол, куда не долетали грязные брызги, и сел там. Потом поднялся и в изнеможении вывалился наружу.

Вскоре в покоях появились мистер Трелони и доктор, сердитые, красные, но умиротворённые. За ними шёл понурый Платон.

– Я не дурак, – стал рассказывать доктор капитану про то, как всё случилось. – Я не дурак и сначала опробовал всё на Платоне. Ведь негодяй говорил, что их племена используют пасту для удаления бород. И он попробовал!.. Отличный результат, скажу я вам – кожа здоровая, гладкая и никакой тебе щетины. И без порезов!

Тут доктор остановился и грозно повёл глазами на Платона, тот сидел на корточках у двери и виновато смотрел глазами нашкодившего щенка.

– Но он же чёрный! – Доктор опять захлебнулся негодованием. – На нём же ни черта не видно!

– А я тоже смотрю на Платона, – продолжил сквайр. – Ни тебе порезов, ни раздражения, ни царапин… Дай, думаю, намажусь и я тоже.

Тут он покосился на доктора и сказал с усмешкой:

– Только я, в отличие от нашего доктора, не стал ампутировать себе волосы на груди.

– Имели бы вы, сэр, на груди такие волосы, как у меня, тоже бы намазались! – выкрикнул доктор сердито.

– Не ссорьтесь, джентльмены, – сказал капитан. – И простите меня, что я так смеялся… Но вы бы на себя посмотрели!

Тут он опять рассмеялся и, поднимаясь с ковра, сказал:

– Пойдём, Платон, намажешь и меня тоже. Что же я, один буду такой неухоженный?

И, покосившись в сторону доктора и мистера Трелони, добавил:

– И белый.

****

Когда стало темнеть, их снова увели к повелительнице.

Опять зал заполнили придворные. Словно соблюдая какой-то ритуал, они легко и небрежно разговаривали друг с другом, перемещаясь по залу, но их глаза время от времени обращались на повелительницу, и была в них ласка и нежность. Зазвучала музыка, только танцевали сегодня мужчины – сильные, рослые воины.

Повелительница посадила капитана и Платона рядом с собой и сразу сказала, что мясо матросы уже получили. У капитана изумлённо взлетели вверх чёрные брови. Он сказал Платону:

– Спроси у повелительницы, как велика её земля?

– Два дня пути, – ответила та. – Сейчас только два дня – нас становится меньше. Пустыня наступает, реки мелеют, редеют леса, и меньше остаётся плодородной земли. Для моего народа наступают нехорошие времена. Я плохо стараюсь.

И глаза её стали ещё тоскливее. Доктор Легг побагровел и возмутился:

– Но климат не зависит от чьих-то стараний!

Ойяшакур снисходительно улыбнулась и произнесла:

– Ты просто не знаешь, чужеземец. Дождь может вызывать Тот-который-знает-всё, но это нельзя делать часто… Тот-который-знает-всё сам выбирает день обряда. Посреди засыхающего поля он зажигает высокий костёр из дерева ябо и бросает туда золу кукуичи. Он поёт и молится целый день, и целую ночь, и опять целый день и всё время бросает в костёр из дерева ябо золу кукуичи, пока с Неба не пойдёт дождь. Это очень тяжёлый обряд.

– А как небо падает на землю? – спросил капитан.

И та ответила:

– В нашей книге написано, что, падая, Небо начинает течь на землю одной ослепительной голубой струёй. Небо падает струёй, а края его у самого горизонта темнеют, как самая тёмная ночь, но без звёзд. Эта ночь становится всё шире и гуще, а по земле растекаются огромные голубые круги. Круги делаются всё шире, потом уходят за горизонт, а Небо превращается в маленькую сияющую точку наверху… Потом эта точка гаснет, и наступает долгая ночь… А голубая земля долго темнеет, застывая, превращаясь в камень, и делая мёртвым всё вокруг до самого горизонта. Вот так небо падает на землю.