Виктор Глебов - Жажда

– Не будьте педантом, – сказал я. – У него сейчас много дел из-за пожара. С его стороны вообще очень любезно вызваться привезти свидетеля сюда.

– Да бросьте вы! – заявил Мериме. – Во-первых, ему не хотелось уступать вам свой кабинет. Во-вторых, он хочет сам сначала вытрясти из свидетеля все, что только возможно.

– Не думаю, что Армилову сейчас есть дело до убийств. У него вот-вот деревня загорится.

– Кстати, вы рассматриваете этого Рубашкина как свидетеля, пострадавшего или подозреваемого?

– Мы с ним еще даже не разговаривали. Пока рано судить.

– А как вы относитесь к версии Армилова о том, что убийства совершили цыгане?

– С большим сомнением.

– Я уверен, полицмейстер еще постарается продвинуть ее. Кажется, он предубежден против цыган.

– Как и многие.

– Но не вы?

– Нет.

– Почему?

– Я не раз имел с ними дело по долгу службы. А что касается конкретно тех цыган, что живут здесь, то не верю в их причастность прежде всего из-за совпадений. В Кленовую рощу в этом году приехало слишком много новых людей.

– Вы имеете в виду Ауницев?

– По правде говоря, у меня вызывают подозрения не только они. Например, Киршкневицкие. Их агент. Новый священник. И даже горничная мадам де Тойль. Все они появились в Кленовой роще в разное время, но именно в этом году. Семь человек, не считая прислуги, приехавшей с ними, о которой мы пока ничего не знаем. Возможно, есть и другие персоны, на которых мы до сих пор не обращали внимания, поскольку они не фигурировали в деле.

– Между прочим, насчет того, что рассказала нам с вами вчера Вирджини Лювье.

– Да?

– Ночью я думал об этом, и мне пришло в голову, что кресты могли быть не нарисованы, а наколоты.

– Вы имеете в виду татуировку?

Мериме кивнул.

– Именно. В таком случае убийца может оказаться бывшим каторжником. Или даже беглым.

– Или моряком, – вставил я.

– Тоже верно, – согласился Мериме. – Хорошо бы узнать, кто из людей, проживающих в Кленовой роще, был моряком или имел нелады с законом.

– Надо будет попросить у Армилова допуск в архив.

– Почему бы нам все-таки самим не поехать в участок? – сказал Мериме, выбивая из трубки пепел.

– Теперь уже мы можем разминуться. Полицмейстер с хозяином харчевни должны появиться здесь с минуты на минуту.

Так оно и вышло. Где-то через четверть часа Армилов прикатил в гостиницу сам и привез Никанора Рубашкина – кругленького человечка с большими темными глазами и аккуратно подстриженной курчавой бородой. В чертах слегка одутловатого лица хозяина харчевни застыла печаль. Я его прекрасно понимал. Потеря заведения и в обычное время грозит разорением, а уж сейчас – и подавно. Если у него нет иных источников дохода или сбережений в банке, то ему придется ой как туго.

– Мы хотели бы поговорить с вами, господин Рубашкин, по поводу несчастья, случившегося с вами. Прошу вас, садитесь, – сказал я после обмена приветствиями.

Хозяин харчевни энергично закивал.

– Большое горе, господин следователь, очень большое! Отстроиться заново обойдется недешево. Разве что смогу обернуться, пока жара не спала.

– Почему? – с удивлением осведомился Мериме. – При чем тут жара?

– Работы нет, – ответил Рубашкин. – Люди согласятся трудиться задешево.

– Понятно.

Я понял, что потеря харчевни для нашего собеседника скорее досадная случайность, нежели жизненная трагедия, и спросил:

– Скажите, господин Рубашкин, вы не считаете, что причиной пожара мог стать поджог?

Хозяин харчевни вылупился на меня в изумлении.

– А вы так думаете? Скажите, кто, господин следователь, прошу вас! Я этого мерзавца!..

– Нет-нет, вы меня не так поняли, – прервал я его. – Я лишь пытаюсь разобраться в обстоятельствах этой беды. Мне сказали, что пожар первым обнаружили вы. Это так?

– Да, господин следователь. Я встал ночью по малой нужде, вышел из спальни, почувствовал запах, а затем увидел дым. Огонь бушевал вовсю! Не проснись я, мы бы все сгорели. Благодарение Господу за то, что Он отвел от меня сон! – Никанор Рубашкин возвел очи горе и быстро перекрестился.

– Вы не скажете, где, по-вашему, возник пожар?

– Отчего же не сказать? Думаю, виноват камин, господин следователь. Больше огню взяться было неоткуда. Если только это не то, что вы говорите, конечно.

– Вы топили камин в такую жару?

– Промочил сапоги. Хотел поскорее просушить. Дров было совсем немного, даже странно, что уголек выпал.

– Вы не обнаружили следов взлома, когда покидали здание? Дверь была заперта изнутри?

Рубашкин нахмурился, припоминая, потом ответил:

– Нет, все было заперто, и даже засов задвинут.

– Накануне вы не видели в харчевне каких-то незнакомых людей?

– Да вроде нет. Но я не так часто выхожу в зал.

– Что ж, это пока все. Надеюсь, жара не спадет и у вас все образуется.

– Дай-то бог, ваше благородие! – Рубашкин снова перекрестился.

Он сделал попытку встать, но я остановил его жестом.

– Могу я задать вам еще несколько вопросов, не имеющих отношения к пожару?

Хозяин харчевни опустился на стул.

– Отчего же, задавайте. Что знаю, расскажу.

– К вам заглядывают все люди, которые направляются в Кленовую рощу?

– Вовсе нет. Есть и другая дорога, южная. Там тоже имеется харчевня. Ее содержит Василий Покровский, редкостный плут, я вам доложу. – Никанор Рубашкин вдруг помрачнел – должно быть, вспомнил, что заведение его конкурента уцелело.

– А те, кто едет северной дорогой, непременно заходят к вам?

– Опять же, нет. Ведь у смотрителя станции тоже можно столоваться. Хотя, скажу по совести, еда у него дрянная, – Рубашкин поморщился. – Да и вино тоже.

– А не припомните, заходили к вам супруги Киршкневицкие? Примерно три месяца назад.

– Поляки, что ли?

– Они самые.

– Нет, не помню. У меня ведь есть половые, они посетителей и обслуживают.

– А супругов Ауницев вы помните?

– Как же. Проезжали они, это верно. Мы все их запомнили, очень странные люди, – хозяин харчевни многозначительно покачал головой.

– Почему? – спросил я.

– Вот скажите, господин следователь, как, по-вашему, хорошая у нас земля? Я имею в виду, вырастут ли на ней цветы или еще что?

– С учетом засухи судить трудно, – ответил я, немало удивленный подобным вопросом.

– Это хорошая земля, – убежденно сказал Рубашкин. – Очень плодородная.

– Верю вам на слово.

– А вот Ауницы так не считают, видите ли. Им другую землю подавай, получше!

– Что вы хотите сказать?

Никанор Рубашкин слегка подался вперед и проговорил:

– А вот послушайте, господин следователь, что случилось, когда эти Ауницы останавливались у нас. Сидим мы, значит, с женой у себя в харчевне и вдруг слышим на улице грохот! Ну, понятно, выскакиваем. Видим целый обоз. Впереди карета четверкой лошадей запряжена, а за ней семь телег с огромными ящиками. Ну, думаю, вещей немало у людей – должно быть, богачи. Однако, когда они на следующий день уезжали, у одной телеги ось сломалась. Ящик, который на ней лежал, упал на землю да и разбился. А из него, господин следователь, земля посыпалась. Простая, как та, по которой мы с вами ходим. Ауниц из кареты выскочил и начал орать во всю глотку. Долго не успокаивался, пока люди ящик не починили, землю эту не собрали и обратно не положили. Так я вот что думаю. Они выращивать чего надумали у себя в имении – ну, садик там разбить или еще чего – и почве нашей не доверяют. Либо бедны и хотели пыль всем в глаза пустить. Вот, мол, сколько у нас вещей, на семи телегах везем. Но это вряд ли. Платить за это дорого. Тем, у кого денег нет, такое не по карману. Впрочем, кто их знает, этих аристократов? Может, они недоедать готовы, лишь бы за богатеев сойти.