Виктор Глебов - Жажда

– Значит, господин Ауниц не говорил, зачем нужна земля? – спросил Мериме.

Рубашкин отрицательно покачал головой.

– Нет, конечно. Да никто его и не спрашивал, такой этот барин был сердитый.

– Что ж, вы нам весьма помогли, – сказал я, вставая. – Где собираетесь остановиться, пока не поправите дела?

Рубашкин тоже поднялся и ответил:

– Пока поживу в гостинице, а затем перееду к брату. Он живет в двадцати верстах отсюда, держит галантерейную лавку.

– Остановитесь в «Дионисе»?

– Да больше негде. Гостиница-то здесь одна.

– Ах, да, – вспомнил я, – действительно. Что ж, не смею задерживать.

Мы распрощались с хозяином сгоревшей харчевни.

Когда он ушел, я обратился к полицмейстеру:

– Господин Армилов, не могли бы вы обеспечить нам доступ в архив?

– Зачем?

Я рассказал полицмейстеру о визите Вирджини Лювье и добавил:

– Хочу узнать, нет ли в Кленовой роще моряков или бывших тюремных сидельцев.

– Вот дела! – воскликнул Армилов. – И почему, интересно, она пришла со своими показаниями к вам? Можно подумать, что дорога в полицейский участок ей не знакома. Ведь, кажется, пока я представляю здесь закон, верно?

– Никто с этим не спорит, – заверил его Мериме. – Однако девушка могла испугаться огласки. Согласитесь, ее показания носят весьма щекотливый характер, а она в этих местах человек новый. Заявись эта особа в полицейский участок, сразу пошли бы сплетни, кривотолки. Вы ведь знаете, как быстро разносятся они в деревнях.

– Да уж! – буркнул Армилов. – Ладно, пусть так. Но я все равно должен взять у нее показания. Письменные.

– Как хотите, – сказал я. – А что с архивом?

– Да ради бога! – махнул рукой полицмейстер. – Приходите и смотрите. Я оставлю дежурному ключ.

– Это было бы крайне любезно, – заметил я.

– Пустяки.

– Есть еще одно дело.

– Да? Слушаю.

– Нужно выяснить, была ли застрахована таверна Никанора Рубашкина.

Армилов хмыкнул.

– Уверен, что да. Он мужик ушлый, насколько я могу судить. Понимаю, к чему вы клоните, господин Инсаров. Проверю.

– Спасибо.

Армилов огляделся в поисках фуражки, взял ее со стола, встал и сказал:

– Пора хорошенько расспросить эту французскую горничную. Всего доброго, господа.

Когда полицмейстер вышел, я обратился к доктору:

– Друг мой, не хотите ли вы прогуляться на свежем воздухе, вдохнуть дивный аромат сельской жизни, приобщиться к щедротам этого чарующего, прекрасного края?

– К пастухам собираетесь? – осведомился доктор, снял очки и довольно быстро протер их носовым платком.

Я кивнул.

– Что ж, я с вами.

Мы вышли из гостиницы и подозвали извозчика. Тот подкатил к нам, лениво поигрывая хлыстом. Из-под его картуза, сдвинутого на затылок, струился пот.

– Как тебе удалось избежать тушения пожара, любезный? – спросил его Мериме, садясь в экипаж. – Говорят, всех лошадей согнали на засеку.

– Это верно, барин, – ответил кучер. – Только ведь кто-то должен возить людей, оставшихся в деревне. Вас, к примеру. Вот меня и прикомандировали, – он старательно выговорил последнее слово. – Куда прикажете?

– Ты знаешь, где живут пастухи?

– Какие, ваше благородие?

– Федор Громов и Андрей Барков.

– Как не знать, знаю. Они нашли убитую женщину – ту, первую. Ехать, однако, далеко придется. Верст семь-восемь.

– Мы тебя не обидим, – пообещал я.

Возничий взмахнул кнутом, и экипаж, громыхая, покатил по пустым улицам. Похоже, Армилов и правда согнал всех владельцев лошадей на засеку, оставил в селении только этого вот «ваньку» с его клячей. Что ж, остановить огонь было в интересах жителей Кленовой рощи.

– Ты случайно не знаком с местным лесничим? – спросил Мериме, когда мы подъезжали к лесу.

– С Никифором Бродковым? – бросил возница через плечо. – Он славный мужик.

– Не знаешь, чем он, кроме лесничества, занимается? Эта ведь должность, как я понимаю, не слишком выгодная?

– Ваша правда, барин. Денег почти не приносит. То есть на одного бы, конечно, хватило, да ведь у Бродкова жена и дети.

– Вот как?

– Мальчик и две девочки. Потому-то он и работает садовником.

– У мадам де Тойль?

– У нее, и у помещиков, что приехали недавно.

– У Ауницев? – оживился Мериме.

Я весь обратился в слух. Новая информация могла оказаться полезной.

– Фамилии не помню, – сказал возница и покачал головой. – Знаю только, что мадам тоже убили.

– А зачем им понадобился садовник? – спросил я.

– Известно, зачем. Ухаживать за садом. У них, правда, ничего, считай, и не росло. Они даже землю привезли с собой какую-то особенную. Семь ящиков. Бродков говорил, что мадам хотела выращивать в ней гвоздики и лимоны. Они бы ей, мол, напоминали Испанию, где они с мужем провели медовый месяц. Для того им садовник и понадобился.

Мериме поморщился.

– Какая редкая сентиментальность, – проговорил он насмешливо.

– Мне казалось, что гвоздики не слишком прихотливые цветы, – заметил я.

– Бродков то же самое говорил этой госпоже. Да только вы же знаете женщин. Если они вобьют себе что в голову, то не вышибешь и лопатой.

– Как же Бродков стал у них садовником? – спросил я.

Возница взмахнул хлыстом и ответил:

– Когда барыня узнала, что наш лесничий служит еще и садовником у мадам де Тойль, она позвала его и предложила разбить для нее сад. Бродков, понятное дело, согласился. Ведь должность лесничего много денег не приносит, а времени отнимает мало.

– Вы хорошо его знаете? – спросил Мериме.

Возница пожал плечами.

– Виделись в кабаке да на улице. Мы здесь почти все знакомы, особливо кто с детства в Кленовой роще живет.

– А как мадам Ауниц узнала, что Бродков работает садовником у мадам де Тойль? Я так понял, они с мужем вели крайне замкнутый образ жизни.

– Ась? Кого вели?

– Они ни с кем не виделись.

– А-а… Не могу знать, ваше благородие, как прознала. О том Бродков ничего не рассказывал. Да я думаю, он у нее и не спрашивал, потому как негоже приставать с расспросами к тому человеку, который хочет тебя нанять.

В это время стена леса справа от дороги кончилась. Нашим взорам открылось огромное пространство, покрытое желто-зеленой чахлой травой, кое-где поросшее бурым и, судя по виду, колючим кустарником. Саженях в ста от дороги паслось стадо овец, черных, как деготь, и от невыносимой жары едва передвигавшихся. Эти животные напоминали огромных сонных насекомых. Единственную тень на всем лугу давал шалаш, едва видневшийся возле кустарника.

Мы вылезли из экипажа и направились к нему. Мимо нас пролетел большой овод. Его преследовали обычные навозные мухи. Там, где сгрудились овцы, они, вероятно, висели роем.

Спустя пару минут мы подошли к шалашу. Прямо перед навесом из еловых веток сидел человек в холщовой рубашке с закатанными до локтей рукавами и строгал широким ножом колышек. У него было круглое лицо, обрамленное черной курчавой бородой, крупный мясистый нос и большие чувственные губы. Под глазами и на щеках блестела испарина.