Юлия Яковлева - Небо в алмазах

– А я?

– А ты, гражданин Белушков, отдыхай. В карете поедешь. Как митрополит.

– Да что я… – заревел Белушков, но больше Зайцев не услышал. Дверь отсекла звук, мягко впечатавшись в резиновую присоску, уложенную по косяку.

– Мне бы позвонить.

– Пожалуйста.

Вайнштейн указал на черную лакированную лягушку на своем столе, и предупредительно вышел из своего кабинета-сейфа. Зайцев снял трубку. Стол был идеально чист. Ни бумажки, ни ручки, никакого этого конторского вздора. Зайцев сел на край. Память быстро подсказала ему нужный номер.

Зайцев послушал хруст трубки на другом конце – мысленно дорисовал деревянную полочку, на которую трубку положили, огромный холл-коридор. Мысленно прошел его вместе с лунатической Легри, уповая, чтобы из ее пропитанного вероналом мозга не выпало по дороге только что данное поручение.

Наталья Синицына была дома. «Да уж, не для кого больше по очередям да по частникам носиться».

– У аппарата, – сообщил ее голос.

– Привет, Наталья. Зайцев из милиции.

– Здравствуйте, товарищ Зайцев.

– Скажи-ка, Наталья, а было у… – он чуть не сказал «госпожи твоей», но успел без запинки перескочить на нужные рельсы: – …актрисы нашей украшеньице на шею…

И описал ожерелье с опалами и бриллиантами, как сумел.

Тяжелое участившееся дыхание было ему ответом.

– Наталья?

«Черт. Надо было рвануть на квартиру самому». Разверзлись рыдания.

– Ты, Наталья, брось это. По делу звоню. Прекрати мокроту разводить. Нет у меня времени… Чего скажешь? Было или нет?

– Было.

Зайцев не сдержался:

– Ты почему ж сразу не сказала?!

Та между всхлипами укорила:

– Так вы ж про драгоценное спрашивали. А оно не драгоценное. Не настоящее оно.

– Ты, конечно, права, – попробовал утешить ее Зайцев. – Это я тебя запутал.

– Запутали, а теперь кричите.

«Не такая уж ты раба беззащитная», – подумал Зайцев. Он вдруг вспомнил, как она сказала про хозяйку: «жрать не станет». Не «кушать». «Жрать». Видно, не все там было просто. Вспомнил – и поставил себе мысленную закладку.

Но сейчас его больше интересовали дружки-слесари.

Вайнштейн вооруженным трубкой глазом склонился к одному из своих сотрудников-двойников. Тот показывал Зайцеву темя, мягко передвигал костяшки счет. На куске бархата лежали прозрачные капли. Стояли в воздухе, на невидимых нитях, чашечки, больше похожие на эмблему весов, чем на измерительный прибор.

Оптическая трубка мягко выпала в подставленную ладонь. Глаза опытного ювелира вскинулись с вопросом: попал? И Зайцев не отказал себе в удовольствии ответить:

– Переходите к нам, товарищ Вайнштейн, а? Скучно же здесь. А я и паек вам выбью наилучший, с маслом.

Уголок губ чуть двинулся: улыбка. Глаз снова сжал трубку, голова снова склонилась к бриллиантам.

Гражданина Гудкова приняли ровно там, где указал собутыльник Белушков: в деревянной двухэтажной халупе на Обводном. И ровно в обещанном состоянии. Драгоценности тоже их дождались. Под ящиком с инструментами, в дерюжном мешке, спутанной колючей кучей, – они казались слишком блестящими и не более ценными, чем елочная мишура. Гудков не пошевелился, когда его взяли за ноги и за плечи. А когда кинули на пол авто, только замычал и повел руками, как будто в паутине.

– Допрос откладывается до лучших времен, – жизнерадостно оповестил Зайцев, падая на сиденье. Мешок с сокровищами звякнул. Сколько стоило содержимое этого мешка, мог на глаз определить разве что товарищ Вайнштейн.

Нефедов глядел на дышавшее у его ног тело.

– Смотри, Зайцев, не вздумай прикурить, – заметил водитель, поглядывая на все это через зеркало. – Полыхнет и рванет к едреной фене. Хорошо отдохнул человек. Ну и выхлоп, – покачал головой водитель. Ответа не получил.

– Укокошил кого по пьяни? – продолжал балаболить водитель, выкручивая руль. Мелькали из-под закатанных рукавов локти да шлепали по рулю, цепляясь, пальцы.

– Крути-крути, – проворчал Зайцев.

– Ясно. Военная тайна, – не обиделся шоферюга. И машина запрыгала, переваливаясь, по разбитой набережной Обводного. Нефедов придержал ногой голову Гудкова – ее мотало по полу в опасной близости от железной рейки, подпиравшей сиденье.

Зайцев ребром ладони вытолкнул наружу треугольную форточку: дух от Гудкова и правда стоял густой.

– Вы ему возьмите пива, – предложил говорливый шофер, поглядывая на Зайцева в зеркало.

Нефедов чуть-чуть поднял брови: предложение его возмутило. Зайцев кивнул:

– Ага. Сперва только икры черной ему черту купим. И балыка. А на сдачу можно и пива.

– Дело говорю, – не отстал водитель. – По виду загулял он хорошо. Болеть будет сильно.

Над крышами домов торчали четыре круглые трубы. «Слон упал. Спиной вниз», – пришло на ум Зайцеву при виде этих труб. «…Он прав». Ждать, пока Гудкова переломает, было невозможно – допрос ждать не мог.

– Останови! – крикнул Зайцев спине, когда завидел в промелькнувшем проеме улицы сжатую жаждой очередь, киоск с надписью «Пиво».

Гудков пил, а Зайцев и Нефедов смотрели на его дергающийся при каждом глотке кадык. Бутылка показала донце, потом встала вертикально горлом вниз – как будто до того только пиво удерживало ее в нормальном положении. И только потом Гудков от нее отпал. На Зайцева и Нефедова обратилась ошеломленная рожа.

– Аж зашипело. Трубы горят, – пожаловался Гудков. Он был мягкий, податливый. И добавил: – Товарищ милиционер.

– Ты почему здесь, знаешь? – не стал поддерживать тему здоровья Зайцев.

– Манька сдала, – печально ответил Гудков. – Стерва. Получку отобрала. Из-за нее до жизни такой дошел.

Он разглядывал свои чернильные пальцы. Перед допросом сыграл на пианино.

– До какой такой жизни?

Гудков призадумался. Положил руки на колени. Видимо, мысли ворочались тяжело. Но к выводу он пришел:

– Это Афанашка меня сдал? Афанашка стерва?

Податливость улетучилась. Видимо, молекулы пива уже проторили дорогу в мозг, кровь и прочие части гудковского организма. Придали сил. Голос окреп:

– Да я поллитры эти ему отдам! Отдам! Пусть харю себе ими зальет. Сволочь. Сам не жрет, в мотню все сует, копит. Только людей растравляет.

«Да, этот мог, – подумал Зайцев. – …Грустно». Почти все ленинградские убийства имели общее слагаемое: алкоголь.

– Ты глотку не дери. На Маньку мне твою плевать. И на философию твою тоже. Говори, каменья у тебя откуда.

– Какие каменья?

Зайцев молча положил на стол твердое ожерелье.

– Не видал такого.

Зайцев так хлопнул обеими ладонями по столу, что подпрыгнули оба – и Нефедов, и Гудков. Последний тут же забормотал, зажурчал, точно из него вынули пробку:

– А, ну это… Не признал сразу. Худо мне. Потому и не признал сперва. В наследство мне пришло. От бабки.