Елена Арсеньева - Загадка воскресшей царевны

Добежал до Пермской, поставил девушку на ноги, прислонив к какому-то забору, всмотрелся в лицо, потом с размаху хлестнул по одной щеке, по другой. Она всхлипнула, но шататься из стороны в сторону перестала.

– Если жить хочешь, беги быстро! – велел Гайковский, хватая ее за руку, и ринулся по Пермской, таща девушку за собой.

Она словно ожила, почуяв свободу, и, как ни удивительно, оказалась легка на ногу и не слишком-то отставала, хотя дыхание ее запалилось быстро: иногда Гайковский слышал задыхающийся хрип за спиной и тогда слегка приостанавливался и даже некоторое время тащил ее за собой.

Скоро, на Биармской, перед ними выросла стена Успенского женского монастыря, и Гайковский приостановился:

– Помолись, если в Бога веруешь, чтобы сил дал.

– Это монастырь? – прохрипела она. – Сюда нас должны увезти, здесь убьют…

– Откуда знаешь? – с ужасом спросил Гайковский.

– Слышала… эта, блондинка из чеки… говорила, – с трудом выдыхала девушка.

– Беда, – пробормотал Гайковский. – Ну что сказать… монашек они разогнали, добро все разграбили, теперь в монастыре расстреливают да там же или закапывают, или за город везут, на Сылву или Чусовую, в болотах топят. Хотя и здесь тоже болотин полно, никуда везти не надо…

У нее громко застучали зубы.

– Их я спасти не смогу, тебя – если Бог даст, так что молись, – повторил Гайковский.

Девушка несколько раз перекрестилась на слабо мерцающие купола, и беглецы поспешили по узкой дорожке, лежащей под монастырской стеной, по-над берегом речки Данилихи.

Перешли железнодорожные пути и двинулись дальше по дорогам среди болот, оставляя слева станцию Заимки и новый железнодорожный вокзал, а справа – Кожевенную улицу.

Вдали громыхнул выстрел, другой… Стреляли там, в центре, где-то в районе Обвинской.

– Зашевелились, – пробормотал Гайковский. – Ну ты вот что… мы опять на разъезд идем на тот же самый, помнишь?

Девушка замерла.

– Не дури! – прикрикнул он. – Иначе Каму не перейти, понимаешь? В другом месте моста нет. Не бойся. Знаю, что ты подумала, да зря. Надо было бы мне тебя спасать, если бы я хотел опять тебя этим сволочам отдать! К тому же двадцать первую роту перевели в другое место, вагоны пока пустые стоят. Ну не трясись, сама посуди: никому и в голову не взбредет, что ты будешь прятаться там, где тебя поймали! Я тебя отведу к телеграфисту – помнишь его? Максим Григорьев…

У девушки подогнулись ноги, она упала бы, но Гайковский успел ее подхватить: встряхнул, глядя в глаза, которые снова обморочно закатывались.

– Мне нужно идти за своими: брат, сестра, мать должны меня ждать в Нижней Курье. А ты останешься пока у Григорьева. Не бойся, говорю! Он поможет. Если чекисты смекнули, что это я тебя увел, они сейчас в другую сторону помчались – в Верхнюю Курью. Там моя семья жила. Но я им вчера еще сообщил, чтобы уходили сюда, в Нижнюю. Они давно готовы были, что мы тронемся в Россию. И мешкать не станем!

– В какую Россию? – пролепетала девушка. – А мы сейчас где? В Китае, что ли? – И она хрипло хихикнула.

– Мы на Урале, – снисходительно пояснил Гайковский. – А Россия – это там, где Москва да Питер. У нас так испокон веку говорят. На дрезине, конечно, быстрей было бы добираться, да ведь дрезину так просто не уведешь. Там охрана. Придется пешком. Так что набирайся сил да терпения. Пошли.

Они сделали несколько шагов, потом Гайковский вдруг спросил:

– А как звать-то тебя?

– Аня, – всхлипнула она.

– А меня Александр.

– Я знаю.

– А я думал, что тебя Анастасией зовут. Николаевной, – ухмыльнулся он вдруг.

Аня слабо улыбнулась в ответ, опустила голову.

– А та, другая, значит, спаслась… – пробормотал Гайковский.

– Может быть, – кивнула Аня. – Хорошо бы!

– Ишь ты, – протянул Гайковский. – Радуешься? Так ты за нее жизнь отдать готова была?

Аня молчала.

– Ничего я в этом не понимаю и, видать, не пойму, – горячо сказал Гайковский. – Но тебя спасу. Жалко мне тебя.

Аня шла молча. Потом прохрипела:

– Нас учили, что мы должны… должны…

– Кому? – не понял Гайковский. – Чего должны?

Она молчала. И больше не проронила ни слова за все то время, пока они шли до моста.

Теперь все эмигранты в Германии знали, что Зинаида Толстая достоверно опознала в пациентке Дальдорфа избежавшую смерти великую княжну – кажется, Анастасию, однако вполне может быть, что и Татьяну, хотя последнее предположение и нелепо: девушка маленького роста, а Анастасия была ниже всех сестер.

Впрочем, этого свидетельства было недостаточно. Члены монархического совета направили посланца в Киль, где в своем поместье Хеммельмарк проживали сестра императрицы Александры Федоровны принцесса Ирена и ее муж принц Генрих Прусский. Здесь нашла приют баронесса София Буксгевден, бывшая камер-фрейлина и подруга императрицы. Она навещала сосланную царскую семью в Тобольске и каким-то чудом смогла избегнуть там ареста, а потом и спастись от большевиков и в конце концов добраться до Европы. С тех пор как Буксгевден последний раз видела великих княжон, на пути из Тобольска в Екатеринбург, прошло четыре года. То есть она видела великих княжон самой последней. Принцесса Ирена попросила баронессу поехать в Берлин и взглянуть на пациентку Дальдорфа.

Боткин углядел в этом визите определенную опасность. Поэтому он дал знать Мари-Кларе Пойтерт, чтобы предупредила претендентку о приезде Буксгевден и дала ей в руки некое оружие, если София Карловна поведет себя не так, как хотелось бы.

Позднее он похвалил себя за предусмотрительность.

С самого начала всё пошло наперекосяк. Баронесса обосновалась в приемной лечебницы и потребовала, чтобы пациентку (кстати, ее называли в Дальдорфе уже не «фройляйн Унбекант», а «фройляйн Анни»: это имя и напоминало об Анастасии, и в то же время было ласково-нейтральным… кстати, его предложила сама пациентка, ну а фамилию – не могла же она продолжать числиться в больничных документах только под именем! – она взяла первую попавшуюся, увиденную в газете – Андерсон) привели к ней. Ее осторожно предупредили, что «фройляйн Анни» ни к кому не выходит, поэтому баронессе лучше пройти в ее палату.

Баронесса возмущенно фыркнула и передала «этой особе» просьбу, напоминающую приказ: сойти в приемную.

Спустя час стало понятно, что ожидание напрасно, и Софья Карловна все же направилась в палату.

«Фройляйн Анни» наотрез отказывалась говорить с баронессой, которая сначала вела себя довольно приветливо и даже пыталась ласково погладить по плечу закутавшуюся в простыню девушку. Наконец раздраженная баронесса схватила простыню и оттянула ее на грудь пациентки, так чтобы иметь возможность полностью осмотреть ее лицо.