Елена Арсеньева - Загадка воскресшей царевны

– Вы напоминаете Татьяну только верхней частью лица, – воскликнула Софья Карловна возмущенно. – Вы не Татьяна! У вас более светлые волосы, у вас нет некоторых из зубов, а оставшиеся не похожи на ее зубы.

– Я никогда и не говорила, что я Татьяна, – пожала плечами «фройляйн Анни». – И что-то не припомню, чтобы вы, Софья Карловна, заглядывали к нам во рты.

– Конечно, не помните, – парировала рассерженная баронесса, – ведь вы самозванка. И не смейте фамильярничать! Вы должны назвать меня баронессой!

– Раньше мы называли вас Изой, – вздохнула «фройляйн Анни». – Я отлично помню, как папá и мамá обсуждали, почему сорвалось наше освобождение в Екатеринбурге. Помните? Когда мы переехали из Тобольска, только вас из самых близких к нам людей освободили вместе со слугами. Генерал Татищев, князь Долгоруков, графиня Гендрикова и госпожа Шнейдер были уничтожены. А вы спокойно уехали. Папá и мамá говорили: «Иза очень изменились в Тобольске, перед отъездом в Екатеринбург!»

– Что вы хотите сказать? – отпрянула баронесса.

– То, что вы слышали, Иза, – бросила «фройляйн Анни» и снова укрылась с головой простыней.

Сергей Дмитриевич Боткин сыграл наверняка! Не далее как вчера он слышал в Монархическом совете эти разговоры о Буксгевден: очень многие не могли понять, почему именно только она была отпущена на свободу из всех высокопоставленных особ, сопровождавших императорскую семью. Илья Леонидович Татищев, Василий Александрович Долгоруков, Анастасия Васильевна Гендрикова и Екатерина Адольфовна Шнейдер были зверски убиты – кто в Екатеринбурге, кто в Перми. Учитель императорских детей Пьер Жильяр спасся чудом, камердинер государыни Волков смог бежать из-под расстрела.

Так или иначе, баронесса Буксгевден покинула Дальдорф в разъяренном молчании. Она наотрез отказалась признать великую княжну в «этой особе» и признать ее права, однако не делала никаких публичных заявлений, сказав об этом только принцессе Ирене, что надолго закрыло «фройляйн Анни» путь в Хеммельмарк. Однако многие из русских эмигрантов в Берлине, которые не знали о мнении Софьи Карловны, посчитали, что вопрос о том, великая это княжна или нет, по-прежнему не решен.

Находились наивные люди, которые всерьез спрашивали: почему царская семья не могла бежать?

От таких вопросов «фройляйн Анни» начинала бить дрожь, ответы ее звучали нервно и сбивчиво:

– Как мы могли выйти? Как мы могли это устроить? Вы не понимаете… Мы не могли свободно разговаривать. Мы никогда не бывали наедине. Они всегда были в комнате! Русские солдаты – это что-то ужасное. Они врывались в комнаты по ночам. Они все время пьянствовали и отвратительно ругались. Они были ужасны!

Когда Клара Пойтерт рассказала Боткину об этих ответах, он довольно кивнул. Да, чувствуется, что девушку и в самом деле готовили очень серьезно: ей даже рассказали об обстановке в доме Ипатьева. Видимо, этот господин Иванов, о котором она упоминала (фамилия, понятное дело, вымышлена, однако Боткину так и не удалось выяснить, кем был этот человек на самом деле), получил эти сведения от охранников арестованной императорской семьи. Сам-то Боткин встречался с Жильяром, не жалевшим черных красок для описания жизни узников, о которой знал со слов Чемадурова, государева камердинера. С ним Жильяр повстречался в Екатеринбурге после его освобождения от красных. Чемадуров говорил то же самое, что и протеже Боткина – «фройляйн Анни».

И если теперь она то узнает, то не узнает кого-то из посетителей, если забывает лица, путает даты, но вспоминает обрывки мелодии, которую ей некогда играла Зинаида Толстая, то помнит, то не помнит какие-то детали жизни, эту путаницу вполне можно списать на провалы в памяти, которые начались у нее после перенесенных во время бегства страданий. И все же Сергей Дмитриевич понимал, что выяснения подробностей этого бегства не избежать. Уже сейчас на бедняжку так и сыплются вопросы о том, почему тот охранник спас ее не только из подвала, но и рисковал жизнью, чтобы вместе с ней совершить необычайно трудный путь с Урала в Румынию, пройдя более чем три тысячи верст – и это учитывая, что на всей территории России шла война. Речь могла идти об очень дорогой оплате таких самоотверженных услуг или о страстной любви. Слова о том, что там присутствовала и жена охранника, всерьез приняты никем не были.

Боткин не знал, кто распустил в эмигрантской среде гадкие слухи о «невинном флирте» за оградой ипатьевского дома. Якобы заключенные там великие княжны не всегда были неприступны с молодыми охранниками. Сначала этому не верили и с негодованием прерывали такие разговоры. Но теперь к ним стали прислушиваться – именно потому, что в истории бегства великой княжны Анастасии – преподнесенной «фройляйн Анни» – было слишком много недомолвок и белых пятен. Некоторые впрямую говорили, что девушка платила за спасение своим телом, и брезгливо косоротились при этом.

Такое чистоплюйство бесило Боткина. Ну да, это было правдой… а интересно, как вели бы себя эти поборницы нравственности, если бы их жизнь зависела от расположения какого-то мужика?!

Ситуация осложнялась еще и тем, что пошла злая болтовня о том, что «эта особа» – агент чрезвычайки. Если настоящая княжна спаслась (а Боткин был почти уверен, что это так, хотя и держал свои мысли при себе), она должна непременно объявиться, чтобы изобличить самозванку. Сказать правду, Боткин этого возникновения другой Анастасии, подлинной, весьма побаивался. Тогда вся интрига провалится… С другой стороны, если подлинная Анастасия не объявилась до сих пор, с чего бы ей вдруг упасть с неба и заявить о себе?

Честно говоря, он еще и поэтому тянул с выходом Анастасии на сцену: вдруг возникнет настоящая Анастасия?… Но теперь тянуть было больше нельзя – наоборот, следовало поспешить с разработкой биографии этой Анастасии.

Анны Филатовой.

Или как ее там…

Сергей Дмитриевич понимал, что тот вариант спасения, который они с Глебом наспех предложили самозванке в Бухаресте, а потом в Берлине, был крайне небрежен и зиял белыми пятнами. Но тогда он казался очень удачным. Теперь от него уже не откажешься, и новую версию придется создать на его основе. Однако чтобы эту основу подкрепить, нужны подробности.

Конечно, версия с провалами в памяти будет работать, но только до определенного предела. Необходимы детали. Чтобы придумать их, Боткину и нужна была помощь Татьяны.

Сергей Дмитриевич, человек сугубо практический, относился с восхищением к творческим способностям своих племянников. Конечно, рисунки Глеба не имеют отношения к искусству, но какой свободный полет фантазии! Татьяна всегда мечтала стать писательницей, даже и во Франции кое-что пыталась сочинять, но не могла найти издателей: ведь это были бульварные романы, les romans de mauvais ton, как говорят французы, – «романы дурного тона», к тому же написанные дурным французским языком. Впрочем, то, чего хотел Боткин от Татьяны, и должно было стать самым настоящим романом дурного тона , ибо высокими материями историю спасения Анастасии не оправдать. Это во-первых. А во-вторых, эта история должна была пробудить к ней жалость – чисто человеческую жалость и сочувствие!