Эл Ригби - Иди на мой голос

– Нам по пути, не так ли?

Хмурясь, я поинтересовался:

– Уж не следили ли вы за мной, Томас?

– Я и так хорошо знаю, где вас искать. – Глаза хитро блеснули. – Это не стоит считать слежкой, тем более я заглянул сюда по делам. Так сядете?

Я кивнул. Вскоре он снова повернул ключ, и мы поднялись.

– Как вы? – немного помолчав, спросил Эгельманн.

– Все в порядке. – Я смотрел на раскинувшиеся внизу дома. – А вы?

– Для рыцаря – не так хорошо, как мог бы быть.

Я промолчал. Я знал, чего стоили ему последние дни. Вначале, когда все случилось, – были бесконечные объяснения с премьер-министром по поводу несанкционированного взрыва Кабинета. Потом – такие же бесконечные попытки успокоить обезумивший от страха город. Наконец – скандал с Джиллиан Уайт, обернувшийся не катастрофой, но ощутимым ударом по престижу Короны. Быть обворованными русскими! Допустить, чтобы они урвали кусок от оружия, о котором англичане мечтали годами!

Последовавшая за чередой выговоров благодарность ближнего круга непростительно запоздала. Эти люди почему-то не понимали, что в войне вроде той, в которую нас втянули, хороши были любые средства. Это пришлось признать даже мне.

– Знаете, жаль, что тот дневник, настоящий, тоже исчез.

Он хмуро смотрел перед собой. Я кивнул и поспешил успокоить его.

– Вашей вины в этом нет. А история…

– Довольно несправедливая штука, правда? – Начальник Скотланд-Ярда взглянул на меня. – Те двое вообще не вязались ни в какие интриги, писали себе музыку, а в нашем веке из-за них такое заварилось.

Я невольно усмехнулся. Это была философия. Я ее не любил.

– Артур. – Тон немного изменился.

– Да?

– Как думаете, они еще увиделись? А Гильгамеш с Энкиду?

Я положил руку на борт гондолы и посмотрел в небо.

– Вы и в Бога верите, Томас?

– Как ни забавно, верю. – Он сдвинул брови. – Так было проще на войне, вам ли не знать. А вы нет?

Мне было проще не бояться, зная, что никто не обеспечит мне билет в рай. В этом мы с Эгельманном сильно расходились.

– Так что, они не встретились где-нибудь в другом мире?..

– Не задумывался. Не знаю. А как думаете вы?

Томас направил лодку ниже; мы были уже недалеко от лаборатории. Он полностью сосредоточился, казалось, лишь на том, чтобы аккуратно сесть. Только после этого посмотрел на меня со своей обычной усмешкой.

– Конечно, встретились, Артур.

– Почему?

– Это справедливо.

– Вы и в справедливость верите, успев побыть политиком?

Он удивлял меня. Все больше и больше.

– Да. Справедливость точно должна где-нибудь существовать, даже если нет Бога. А не хотите ли зайти куда-нибудь выпить?

О том, кто она и зачем оказалась рядом, я узнал уже через трое суток после взрыва на Даунинг-стрит. Эгельманн рвал и метал, проклиная себя за такую промашку, – подпустить шпионку, взять ее в полицию да еще приставить ко мне. Может, за всю жизнь он не совершал ошибок, может, это просто стало последней каплей. Я ждал, что гнев обрушится на меня, но этого не случилось. Наступила странная тишина, а потом… меня повысили. Я стал сержантом.

Но сейчас я уезжал.

Эгельманн отпустил меня, едва я заикнулся, что хочу побывать в Российской Империи. Он только усмехнулся, кому-то позвонил и… прикрепил меня к очередной дипломатической миссии. Сегодня нас ждал корабль до Москвы.

Я не понимал, что заставляет меня искать встречи с Джил. Она обманула меня; я мог догадаться обо всем, если бы внимательнее прислушивался к ее речи, если бы обратил больше внимания на крест на ее шее – православный . Но сначала она была для меня никем, а потом слишком быстро стала кем-то важным. От этого я и потерял голову.

Единственной, с кем я попрощался, была Лори. Мы встретились странно, случайно: я снова пришел в «Белую лошадь», а она снова пела в одобрительной тишине. Пела в последний день перед своим венчанием, что-то о вечной, неугасимой звезде. Пьяные завсегдатаи смотрели на нее счастливыми сонными глазами. Лори сидела в свете нескольких ламп на веревочных качелях, крепящихся к опорам. Я слушал ее, смотрел, как блики играют на волосах. Она заметила и улыбнулась – только мне, но об этом никто не знал.

Когда музыканты прервались, она спустилась со сцены. Я поддержал ее за руку и почувствовал, какая ладонь холодная; на пальце блестело кольцо с сапфиром. В молчании мы прошли за дальний столик и сели рядом. Мы мало говорили до этого, и сейчас я неожиданно ощутил скованность. Но Лори взяла меня за запястье и уткнулась лбом в плечо.

– Ты как-то вырос в последнее время, Дин. Или мне кажется?

Она была права. Я ответил:

– Ты тоже.

Лори подняла голову. Глаза лукаво блеснули.

– Поедешь за этой девушкой? Правильно, Дин. И знаешь, лучше тебе не возвращаться. Англия – затхлое место. Там у них, наверное, свободно дышать.

Я не знал. Я даже не был до конца уверен, что еду именно из-за Джил, а не из-за слепого желания бежать прочь. И все же Лори снова тихо засмеялась.

– Мой старый Дин, пиши мне. Обязательно.

– На какой адрес?

– В дом с витражной розой на чердаке.

…Теперь я стоял на палубе и чувствовал, как поднимающийся ветер треплет волосы. На сердце не было легкости, не было ожидания чего-то, что изменит мою жизнь. Не было ничего – только чахлое весеннее солнце и покой. Что ж. Жди меня, Джиллиан Уайт. Юля.

Даже в детстве я была странной: не хотела выходить замуж в платье с кринолином, закрывать лицо фатой, нести цветы. А ведь это было почти обязательной мечтой юных леди. Идеальная партия, идеальное платье, идеальное настроение. Идеальный день.

На мне же был ледж – правда, белый и украшенный кружевом на подоле. Белая блуза с пышным воротником по моде XVIII века. Я заколола волосы и выглядела странно со струящимися вдоль висков локонами. Пэтти-Энн восторженно взвизгнула:

– Я тоже буду выходить замуж в седьмой раз вот так! Лори? Лори, не грусти!

…В развалинах не нашли ни дневника, ни фамильного кольца О’Брайнов, ни письма Моцарта. Только шкатулку и искореженных мертвецов. Двадцать одно тело, как в карточной игре. Какие из них были телами моих друзей? Я не узнала; их даже хоронили в спешке. А мне осталось лишь вспоминать одну за другой истории из нашей с Фелис жизни. Посиделки на подоконнике, балы, уроки музыки, где она ссорилась с учителем, печенье мистера О’Брайна. Я должна была написать ему в Австралию, сообщить о смерти племянника, но не хватало духу. В случившемся была моя вина, не меньше, чем ублюдка , подорвавшего их.

В церковь меня и Пэтти должен был доставить экипаж. Когда мы вышли на улицу, он уже ждал. Пэтти первой сделала несколько шагов, а я задержалась, оглянулась на дом. Одиннадцать голубей сидели на крыше. Скоро их снова будет двенадцать: крыло Моцарта заживало быстро.