Эл Ригби - Иди на мой голос

– Девочки.

– И в романтических сценах? – Я взял пирожное и начал его осматривать.

Лоррейн, не сводя с меня глаз, шумно отпила из чашки. «Испорченный ты ублюдок», – читалось на ее лице.

– Мистер Нельсон… – выдохнула она наконец с видом бесконечного терпения. – Держите, пожалуйста, ваше паскудное воображение подальше от моей юности. Если вам интересно, я не играла в этих спектаклях, я помогала их ставить. И если вы еще раз…

– Я ничего не имел в виду. – Я все же надкусил корзиночку. – Просто любопытно.

Она скрестила у груди руки и уставилась на вход в помещение. Там появились еще посетители: две хихикающие девушки лет семнадцати. Они раскраснелись от мороза и выглядели хорошенькими, но все же не такими, как смущенная мисс Белл с этими выбившимися из прически прядями. Понимая, что мысли идут не туда, я потер лоб и полез за часами – узнать, сколько мы уже ведем бессмысленную слежку. Нащупав еще что-то в кармане, я вспомнил: шкатулка Розенбергера. Может, она понравится мисс Белл?

– К слову, я тут нашел вещицу. – Я поставил шкатулку на стол и нажал рычажок. – Ничего не напоминает?

Заиграла музыка. Ближние посетители с любопытством обернулись на нас.

– Бабушка, смотри! – прошептала какая-то девочка.

Мелодия звенела. Фигурки двигались, тщетно пытаясь встретиться. Девочка восторженно захлопала в ладоши, ее бабушка ахнула. Но, посмотрев украдкой на лицо мисс Белл, я неожиданно увидел, как оно бледнеет.

– Откуда… – Она отшатнулась так, словно увидела гадюку. Пальцы разжались. Чашка упала на пол. – Откуда… это… У вас?

Лоррейн вскочила и бросилась прочь из кондитерской. Ничего не понимая, я смотрел ей вслед, пока не вспомнил . По спине побежали мурашки; я торопливо захлопнул шкатулку.

«Будь осторожнее со старыми вещами» . Не так ли сказала неизвестная цыганка?

Перемены в цветочном городе. Давно

– Это они?!

Волшебная маленькая шкатулка. Я глаз не могла отвести от узорчатых посеребренных стенок, от украшенной перламутром крышки, а особенно – от двух миниатюрных фигурок, удивительно проработанных и узнаваемых. Протянув руку, я легонько ткнула пальцем в того, кто был ниже ростом и держал скрипку. На его голове громоздился парик.

Я вздохнула. Мне никто, никогда не дарил такого . И дело не в дороговизне и не в том, что создать вещицу мог только виртуозный мастер, только на заказ. Дело было в смысле, который несла бесполезная, казалось бы, игрушка. Некоторые подарки говорят больше слов.

Фелисия, которая до этого лежала на кровати, болтая ногами и поедая конфеты из коробки, встала и приблизилась ко мне.

– Смотри, что он еще выдумал.

Она закрыла крышку, перевернула шкатулку и дохнула на донышко. На металле проступила надпись, но прочесть я не смогла. Фелисия почти пропела:

– «За искренний союз, связующий Моцарта и Сальери, двух сыновей гармонии…» Это по-русски. Из Пушкина.

– Здорово, – тихо ответила я, видя, как надпись блекнет.

Шел четвертый год нашей учебы в Блумфилде и четвертый год дружбы с Кристофом О’Брайном. Точнее, дружбой это было для меня, для Фелис – бо́льшим. В книжной лавке и на балах, на прогулках и пикниках эти двое говорили много и оживленно. Оба читали больше меня, интересовались разными науками и успевали по ним лучше, чем я. Даже начинку в печенье они предпочитали одинаковую – джем, в то время как мне нравился шоколад. Им было интересно вместе. Их все больше тянуло друг к другу. А я в основном, болтала с дядюшкой Кристофа, вот с кем я не скучала. Он напоминал отца, по которому я все еще тосковала, и еще часто ездил по делам в Лондон, привозя оттуда не только книги, но и сплетни, новости, байки, которые совершенно не интересовали влюбленного Кристофа, зато я была благодарным слушателем. Я не винила Кристофа и Фелис в том, что они забывали обо мне. А их странная дружба не могла вечно оставаться лишь дружбой. Это не вязалось с пылким характером О’Брайна.

Шкатулку он подарил ей перед отъездом на каникулы. Я смутно догадывалась по пылающим щекам подруги, что подарком дело не ограничилось. Я уже открыла рот, чтобы задать главный интересующий меня вопрос, когда Фелис вдруг швырнула шкатулку на кровать, потом опустилась на жесткий стул и спрятала лицо в ладонях.

– Мне кажется, – голос ее звучал глухо, – что он просто чокнутый дурак. С такими нельзя заключать союзы, никакие.

Я удивленно вздрогнула. Помедлив, приблизилась и опустилась перед Фелис на корточки. Я не решалась брать ее за руки: она ненавидела прикосновения, редко позволяла их даже мне.

– Ты что? – как можно мягче спросила я. – Кристоф хороший. Он тебя обидел?

Ответом был полный недоумения взгляд темно-карих глаз.

– Кристоф? При чем тут Кристоф? Я о Моцарте.

Я засмеялась. Фелисия тут же насупилась.

– Что?

– Моцарт давно умер, – продолжая хохотать, отозвалась я. – А тебе…

– И хорошо, – неожиданно зло оборвала она. Щеки запылали еще сильнее. – Сейчас же перестань.

Я покорно замолчала, да мне уже и не было особенно смешно. Фелис разволновалась, значит, я оказалась права. Спеша убедиться в этом, я спросила:

– Так Кристоф просил твоей руки? Я знаю, он собирался.

Она опять посмотрела на меня, теперь спокойно.

– Да. Хочет обвенчаться, когда я закончу учебу.

– А ты? – Я подалась вперед. – Боже, Фелис, неужели…

– Я сказала, что подумаю, – равнодушно отозвалась она.

Я всплеснула руками.

– Что тут думать? Он замечательный, любит тебя и…

– Не знаю. – Она покачала головой. – Мать взъярится от такой партии. И вообще…

Она не закончила, но на губах неожиданно появилась та мечтательная улыбка, по которой верной подруге легко все понять. Фелисия спохватилась:

– Да не собираюсь я ни о чем думать. Вот еще.

– Зато о Моцарте думаешь.

Довольная, я пару раз хихикнула, встала и, приблизившись к кровати, бережно взяла шкатулку. Нажав на кнопку, чтобы проверить механизм, и убедившись, что он работает, я вернулась к Фелис.

– Красивая мелодия. Интересно… кто из них двоих это написал? А может, вместе?

– Не верю я, что они могли дружить, – отрезала Фелис. – Моцарт вечно лез вперед.

– Только не говори, что веришь русскому и его дурацкой истории. – Я осторожно дотронулась до фигурки черноволосого мужчины. – Кристоф умная голова, он бы не подарил тебе такую вещь, если бы…

– Он просто сделал мне наперекор. Дурак.

Я лишь вздохнула. Еще когда Фелисия дала мне почитать переводы Пушкина, я узнала об этом ее «мнении» – что Моцарт был убит и поделом ему. Аргументы сводились к тому, что такого человека невозможно долго терпеть рядом. Моя подруга не выносила шума, бурного веселья, безрассудств. Она ненавидела людей, похожих на знаменитого композитора, – переменчивых, развязных, игривых и легкомысленных. Даже гениальность не спасала их от ее гнева. И, как считала Фелис, Сальери, отличавшийся, по воспоминаниям современников, ровным нравом и благородной сдержанностью, думал похожим образом.