Леонид Строев - В погоне за «старым соболем»

— Да.

— Ее звали Ирина, и проживала она в Иркутске у тетки?

— Почему тебя интересуют дела давно минувших дней. Дочь Бекетова. Не понимаю.

— Видишь ли, Митя, в анкете она указала, что ее отец погиб на русско-германском фронте.

— Ну, она могла не знать, что он воевал в армии Колчака. Да в чем дело, ты окончательно меня запутал?

— В Москве я время зря не тратил и кое-что выяснил. Оказывается, один из видных красных командиров женат на дочери покойного Бекетова. Мы выйдем на дочь полковника и передадим ей весточку от отца (убедим, что он жив-здоров). А чуть позже представим ее мужу неоспоримые факты, что его жена активно сотрудничает со своим отцом — резидентом германской разведки.

— Виктор, как ты можешь марать имя полковника? Пойми, он же был мой фронтовой друг.

— Не бойся, не стану я губить судьбу дочери твоего друга. Ее муж в доверительной беседе ответит на ряд вопросов. Мертвый Бекетов поможет нам живым».

«Все, Виктор, это — конец! Не воскресить тебе полковника Бекетова. Поздно».

— Арестуйте Рендича,— нарушил затянувшееся молчание Угрюмов.— Я знаю, где его явка.

Он читал цветную афишу. Алябьев разрешил ему взять ее в камеру.

Концертная программа пианиста Александра Угрюмова:

«Увертюра к опере Моцарта «Волшебная флейта».

Шопен: 12 этюдов. Гендель, Брамс, Вивальди, Чайковский».

Пока он воевал против Советской власти и долгие годы пакостил ей, совершенно незнакомые, чужие люди спасали Сашу от холода и голода, воспитывали, растили его, Боже праведный!

Угрюмов застонал. Почему так раскалывается и гудит голова, как будто по ней стучат колотушками. Он закрыл лицо руками, покачивая головой из стороны в сторону. Вдруг ему показалось, что он не один в камере. Дмитрий Павлович медленно повернулся и, вздрагивая, забился в угол. В двух шагах от него стоял зарубленный им красноармеец. «Ты пришел за мной,— захрипел Угрюмов.— Погоди, уйдем вместе».

Он кинулся к двери, но резкая, сверлящая боль под левой лопаткой отбросила его на середину камеры, и, жадно хватив воздух широко раскрытым ртом, Угрюмов повалился на пол.

I

Полковник Штифке догнал свою дивизию на марше. Танки двигались в ночи, как стадо слонов, неторопливо и уверенно. Точно так же, как в польской кампании, танковые и моторизованные соединения первыми наносили внезапный удар.

Конрад представил, как в этот ночной час сладко нежатся в своих комфортабельных казематах защитники линии Мажино — этого железобетонного чуда, призванного надежно оградить Францию от немецкого вторжения.

Он усмехнулся, подумав, что пробуждение французских солдат и офицеров будет паническим.

10 мая 1940 года. 5 часов 35 минут. С высоты птичьего полета пять танковых корпусов, подтянувшихся к границам Бельгии и Голландии, напоминали пять гигантских серо-зеленых удавов.

Вторжение началось стремительной атакой передовых эшелонов. Пассивная оборона англо-французской и союзных голландской и бельгийской армий столкнулась с активным немецким наступательным прорывом.

Для союзного командования такие привычные военные понятия, термины, как тыл или передняя линия фронта, смешались и перестали существовать. В тылу на всех важных дорогах неожиданно оказывались немецкие танки. Они рассекали коммуникации французских войск, вызывали панику. Они заполнили железным лязгом, ревом моторов, грохотом орудий всю территорию Франции. И не было спасения от этих взбесившихся стальных зверей, топтавших виноградники и оставивших на залитой солнцем земле Франции глубокие рваные борозды от гусениц. Через пятнадцать дней французская армия, парализованная страхом, не имевшая волевых военных руководителей, капитулировала.

II

Париж запрудили толпы немецких солдат. Они исцарапали подковками сапог набережную Сены. Горланя и задевая цветочниц, бравые вояки рейха шатались по Елисейским полям, бросали окурки сигарет в Сену и фотографировались в одиночку и группами у подножия Эйфелевой башни. В эти майские дни в Париже преобладал серо-зеленый, мышино-лягушиного оттенка цвет немецких мундиров.

Солнце искрилось на свинцовых водостоках собора Парижской богоматери, лукавыми зайчиками играло на лицах химер на фронтоне здания, отражалось в фужерах с французским шампанским, которое смаковали победители.

— Парадоксы времени,— улыбнулся Гудериан, отпив глоток шампанского.— Двадцать два года ждали, а за полтора месяца поставили Францию на колени.

— Да, но победа оказалась неполной,— сказал Штифке.— Под Дюнкерком англичанам дали возможность ретироваться.

— Эту мысль подбросил фюреру генерал-лейтенант Йодль, его личный военный советник. Тут пахнет большой политикой. Фюрер, дав англичанам возможность уйти запасным путем, хочет их склонить к сотрудничеству с нами. 0н, оказывается, суеверный, наш обожаемый фюрер, и не хочет повторить ошибок сумасбродного похода Наполеона в Россию, когда у того за спиной оставалась враждебная Англия. Надеюсь, ты уловил, Кони, нить моих рассуждений?

— Но у нас с русскими договор о ненападении?

— Значит, мы найдем вескую причину, чтобы его нарушить, засмеялся Гудериан. — Россия остается врагом номер один, и об этом не следует забывать. Кончатся празднества по случаю нашей победы, и займемся основательной подготовкой.

Поддерживая неплохие отношения с офицерами оперативного управления генштаба, Гудериан был в курсе стратегических замыслов фюрера.

Вскоре под предлогом рассредоточения армейских частей ряд штабов группы армий и корпусов стали дислоцироваться в Познани. Из Франции многие дивизии скрытно отправлялись к государственной границе СССР.

В Берлине с большой торжественностью прошли празднества по случаю победы над Францией.

Большая группа командующих армиями из рук фюрера получила фельдмаршальские жезлы. Никогда за всю историю германских вооруженных сил не было такого массового производства в фельдмаршалы, как в дни третьего рейха. Многим старшим войсковым и штаб-офицерам присвоили генеральский чин. Генералов повысили в звании и осыпали наградами.

Гудериан стал генерал-полковником и получил рыцарский крест с мечами.

Командира танковой дивизии полковника Штифке за бои в Голландии, Бельгии и на территории Франции удостоили рыцарского креста и звания генерал-майора.

Он отдыхал две недели. Съездил в Золинген, навестил сестер в Дюссельдорфе. Нанес визит овдовевшей баронессе фон Больц.

Эрих умер от цирроза печени за день до капитуляции Франции.

Несмотря на преклонный возраст, баронесса напропалую кокетничала с Конрадом, называла его «мой храбрый генерал» и взяла с Конрада обещание не забывать ее, даже находясь на службе фюреру и рейху.