Леонид Строев - В погоне за «старым соболем»

— Швабы — свиньи, свиньи, свиньи…

Штифке отвернулся и направился встречать командира корпуса. За спиной коротко пророкотали автоматы.

И вновь бригада Штифке неудержимо движется вперед. Скоро Варшава.

— Поесть бы супу с клецками, горяченького,— бурчит Нуш.— От сухого пайка у меня рези в желудке.

— Кончится кампания, и ты так отощаешь, что толстуха Хильда тебя не пустит домой,— пошутил ефрейтор Штуммель.

— Заткнись, заморыш,— прошипел Нуш, сдув струйки пота, скользившие по губам.

В нескольких километрах от Варшавы полк гусар в парадной форме атаковал в конном строю батальон Кинцеля.

Потрясенный беспримерной дерзостью и бесполезностью этой атаки, Штифке, затаив дыхание, наблюдал в бинокль, как гибнут под пулеметным огнем и гусеницами танков отчаянные всадники.

В наушниках, захлебываясь от смеха, обер-лейтенант открытым текстом докладывал ему: «Господин полковник! Потеха. Пшеки свихнулись и пытаются меня перерубить вместе с танком». «Дави их, Ганс, дави»,— в возбуждении кричал он своему механику-водителю.

Штифке опустил бинокль и выключил радиотелефон.

А к Варшаве, участь которой была решена, со всех сторон двигались бронированные колонны вермахта.

I

— Пора, други мои, на боковую,— зевая и потягиваясь, сказал Рендич. — Денек завтра предстоит веселенький. Митенька, я постелила вам на диване. Спокойной ночи.

— Да, да благодарю, спокойной ночи,— кивнул Угрюмов.

Не отрываясь, он читал рукопись Изотова, крутил пальмами потухшую папиросу, не замечая, что рассыпает по столу крошки табака.

Ольга улыбнулась, ожидая, что он обернется в ее сторону. Но он не обернулся, и Ольга, вздохнув, направилась в спальную.

— Неплохо и дальше поиграть в кошки-мышки с Иваном Маркеловичем, ближе познакомиться с его братцем комдивом РККА, но неожиданно изменилась ситуация,— рассуждал Рендич, ворочаясь на раскладушке и поправляя сползавшее на пол одеяло.— О, ситуация — капризная дама. Она не любит медлительных и мстит им жестоко… Из Оружейной палаты, куда Изотов хочет поместить булатную саблю, нам ее, Митя, ни за какие коврижки не добыть. Ты, полуночник, спать думаешь? — недовольным голосом буркнул он.

Угрюмов встал, выключил свет.

— Спи. Я на кухне посижу.

За окном робкие проблески рассвета вспугнули ночь. В приоткрытую дверь доносилось похрапывание Рендича. Дмитрий Павлович курил, думал, вспоминал. Его судьба и судьбы других людей перехлестнулись, как стальные нити жесткого троса. Он окунулся в прошлое, словно в холодный омут, и, выскочив на берег, мчался, содрогаясь от озноба, подальше от этого страшного места.

Все довелось ему испытать в том прошлом: радость побед и стыд поражений, страх погони, ужас смерти. Он убивал, и его пытались убить. С такими, как Изотов, он встречался в бою, лицом к лицу. Сегодня ему предстояло действовать в иной роли, придуманной и подготовленной Рендичем.

Бывший кавалергард русской армии должен был на время стать квартирным вором.

II

Угрюмов, спрятавшись за деревом, наблюдал за окном квартиры Изотова, откуда Виктор должен был ему подать условный сигнал: выбросить в форточку пустую папиросную коробку. В нескольких метрах от дома стоял автомобиль. Возле него Ольга.

Вечерело. В окнах домов зажигался свет.

Смятая папиросная коробка приземлилась недалеко от Угрюмова. Он поглубже надвинул форменную фуражку техника Мосэлектро, поправил брезентовую сумку с инструментами и шагнул в темноту подъезда.

Дверь ему открыла женщина в переднике.

— Проверка электросчетчика,— провозгласил Угрюмов и вытащил из сумки отвертку.

— А у нас уже в прошлом месяце проверяли показания счетчика.

— То эксплуатационники, а мы ремонтная служба, — возразил он. — Табуретка или стул в этом доме есть?

— Пожалуйста, сейчас принесу.

Угрюмов, прислушиваясь к голосам, доносившимся в прихожую из открытой двери гостиной, встал на табурет и выкрутил электропробку.

— Ой, свет погас,— воскликнула женщина.

— Алена, что случилось,— послышался недовольный мужской голос.

— Обрежем свет, будете тогда сидеть в темноте,— громко сказал Угрюмов.— Ведь не велено самодельные пробки ставить, так нет же, ухитряются некоторые несознательные элементы.

— Товарищ дорогой, виноват, штраф заплачу, а пробку вставьте на место. Гости у меня,— оправдывался Изотов.

К голосу хозяина квартиры присоединились еще несколько мужских голосов с просьбой вкрутить пробку. Только сейчас Дмитрий Павлович до конца понял дьявольский замысел Рендича. Пока хозяин и гости вышли в прихожую, чтобы выяснить, почему погас свет, Виктор, оставшись в кабинете, выбросит саблю в форточку. Ольга подберет ее и отнесет в машину.

— Ладно, чтоб в первый и последний раз самоделки ставили,— бормотал Угрюмов, ввинчивая в патрон счетчика пробку.

Вспыхнула лампочка в прихожей.

— Спасибо, товарищ,— улыбнулся Изотов.

Из-за его спины выглядывал военный с ромбами комдива и высоченный мужчина в темно-синем костюме.

«Узнают или нет» — с опаской подумал Угрюмов и, стараясь не встречаться взглядом с Изотовым-старшим, медленно пятился к дверям.

В прихожей появился Рендич. Иван Маркелович помог ему надеть шубу.

— Приезжай в Москву, Александр Евгеньевич. Будем рады.

— Непременно приеду. До свидания.

Рендич обменялся рукопожатиями с хозяином, комдивом и незнакомым Угрюмову мужчиной в темно-синем костюме. Угрюмов пропустил Рендича вперед и захлопнул за собой дверь.

— Быстро в машину,— выдохнул Рендич и бросился вниз по лестнице.

Они выскочили из подъезда, а следом уже бежали по ступенькам Кирилл и Николай Куропятов.

— Подождите, Александр Евгеньевич,— послышалось за спиной.

— О, черт, — ругнулся Рендич, поскользнувшись и выронив палку.

Угрюмов поддержал его, и они подскочили к машине.

Взревев двигателем, «эмка» рванулась с места.

— Где сабля? — отрывисто спросил у Ольги Рендич, выруливая на проезжую часть улицы.

— У Мити под ногами.

Угрюмов, сидевший на заднем сиденье, нащупал рукой холодные скользкие ножны.

— Ах, зачем эта ночь так была коротка…— высвистывал Рендич, нажимая на педаль газа.

Машину остановили за несколько кварталов от дома.

Войдя в квартиру, он хлопнул себя по бокам:

— Ольга, принеси широкий кусок ткани. Желательно темного цвета,— попросил Рендич. Он достал из кладовки запыленную коробку, вынул оттуда плоскую, величиной с портсигар фотокамеру.

Вынув саблю из ножен, Рендич положил ее на кусок черного сатина, расстеленного на столе, и несколько раз нажал на спусковой механизм фотокамеры.