Леонид Строев - В погоне за «старым соболем»

— Так,— хрустнул костяшками пальцев Рендич, Крутиков на месте?

— Я заходила в локомотивное депо и на доске приказов прочитала, что машинисту Крутикову объявлена благодарность за хорошее содержание паровоза. Приказ был датирован 14 марта, а сегодня 15.

— Ну и последнее: Митю видела?

— Я заглянула в тир. Митя произвел на меня сильное впечатление. В глазах что-то звероватое и тоскливое. Приятная наружность.

Рендич рассмеялся:

— Смотри, не влюбись.

— Было бы в кого, так влюбилась бы без оглядки. Эх, жизнь постылая,— прошептала Ольга.

— Судьбы свершился приговор,— засмеялся Рендич.

«Итак,— подумал он,— уважаемого Станислава Адамовича нет. И поделом ему, дураку. Ишь ты, бежать вздумал. За границу. Чекисты до ядра организации не добрались. Митя и Крутиков на месте. Вполне возможно, что на меня чекистов навел Чеплянский. Он часто приходил ко мне домой, чего греха таить, я ведь выпивал с ним. В Берлине беспокоятся, почему он замолчал. Это могут расценить как провал, а тогда конец надеждам на безмятежную, сытую старость где-нибудь в чистеньком немецком городке на берегу Рейна. Нет. Он не явится на родину с пустыми руками. Он закончит здесь все свои дела. Теперь есть возможность вплотную заняться саблей, о которой сообщалось в шифровке. Первый визит надо нанести старшему брату… Непонятно, зачем в Берлине нужна эта сабля? Как будто им своих сабель не хватает».

III

Рендич, прежде чем отправиться к Изотову, тщательно проверил легенду. На лацкан пиджака он прикрепил орден Боевого Красного Знамени, который собственноручно снял в 1920 году с попавшего в плен краскома, замученного в контрразведке. Он коротко подстриг отросшие усы и, подумав, надел очки. С годами у него обострилась близорукость, но очки носить постоянно он почему-то не решался, боясь, что это может послужить отличительной приметой.

По новым документам он числился Александром Евгеньевичем Арефьевым, старшим научным сотрудником областного краеведческого музея.

В кладовке он обнаружил палочку из орехового дерева с фигурной ручкой и решил, что сострадание — лучший способ вызвать человека на откровенность, прихватил палочку с собой.

Рендич, уточнив адрес и зная расположение улиц, без особого труда отыскал дом, в котором проживал Изотов. Дверь ему открыл высокий седеющий мужчина в домашней байковой куртке.

— Если не ошибаюсь, Иван Маркелович Изотов,— вежливо осведомился Рендич.

— Да, это я, входите, пожалуйста,— радушно пригласил Изотов.

Рендич вошел. Сняв запотевшие очки и подслеповато щурясь, он быстро и цепко рассмотрел характерные особенности лица Изотова: волевой подбородок, внимательный взгляд.

— Уж не обессудьте, что потревожил. У меня к вам дело.

От Рендича не ускользнуло, что взгляд Изотова чуть задержался на ордене. Изотов предложил Рендичу пройти в кабинет.

Тяжело опираясь на палку, тот проковылял вслед за хозяином.

— Давайте познакомимся,— улыбнулся Рендич.— Я о вас наслышан, вы меня в первый раз видите. Так ведь? Пожалуй, что так,— улыбнулся Изотов.

— Арефьев Александр Евгеньевич, научный сотрудник музея, — представился он и достал документы.— Вот, прошу, ознакомьтесь.

— Ну что вы, товарищ Арефьев,— растерянно произнес Изотов. — А я почему-то сразу решил, что вы или ученый, или писатель. Садитесь, где вам удобно.

— Не удивительно, в наши годы интуиция редко подводит,— сказал Рендич и, усаживаясь в кресло, со стоном вытянул ноги.

— Раненая? — участливо спросил Иван Маркелович. Она,— кивнул Рендич.— К непогоде крутит, хоть на луну вой.

— И где же вас ранило?

— На Востфронте. Под станицей Чугуринской в двадцатом году.

— Я тоже на Востфронте воевал,— сказал Изотов.— В пятой армии.

Вошла темноволосая женщина средних лет, приветливо улыбнулась Рендичу, поставила на стол поднос со стаканами чая, блюдца с бутербродами, печеньем, вареньем.

— Премного благодарю,— поклонился Рендич.

— Моя супруга — Алена Дмитриевна.

Рендич, прихрамывая, подошел к хозяйке и поцеловал ей руку.

— Пейте-ешьте на здоровье,— улыбнулась хозяйка, направляясь к двери.— А то, может, пельмешками по-уральски вас угостить?

— Нет, нет,— воскликнул Рендич,— от пельменей увольте, а чаек с превеликим удовольствием.

«Кажется, цыпленок проклюнулся»,— подумал Рендич, прихлебывая чай и восторгаясь домашним вареньем.

— Я, Иван Маркелович, в Москве проездом. Сам родом из Пскова. Сейчас работаю над книгой о русских оружейниках. Приходится по городам ездить, в музеях, архивах бывать. И вот, находясь в командировке в городе Свердловске, познакомился с одним обаятельным человеком. Разговорились случайно. Он сам из Челябинска. Партийный работник. Когда он узнал, чем я занимаюсь, то посоветовал обратиться к вам. Сказал, что одно время работал с вами в Челябинске. Вы ведь родом из Златоуста, верно?

— Да, коренной златоустовец,— кивнул Изотов.— Простите, Александр Евгеньевич, любопытно, кто же этот человек?

Рендич хлопнул себя по коленкам:

— Вот ведь какая петрушка! — воскликнул он.— Я как услышал про булатную саблю и узнал, что ее хозяин проживает в Москве, даже телефон служебный этого товарища не попросил. Он мне имя, отчество свое назвал, но, знаете, от волнения запамятовал. Высокий, серьезное лицо, улыбка добрая.

— Сережа Востриков,— спросил Изотов,— он инструктором обкома работал, курносый такой?

— С моей близорукостью только к носам приглядываться,— уклонился от прямого ответа Рендич.

— Впрочем, это роли не играет,— согласился Изотов.— Так вас интересует булатная сабля?

— Целый раздел моей книги будет посвящен холодному оружию, в частности, русскому булату. Мне кажется, что проблемы, которых я касаюсь, могут заинтересовать и военных.

— Я считаю, Александр Евгеньевич, работа ваша заслуживает одобрения. Можете рассчитывать на мою помощь. Я понимаю, вам хочется посмотреть саблю. Если время терпит, то через несколько дней она будет в Москве. Привезет ее из Магнитогорска профессор Куропятов — видный специалист отечественной металлургии. Он сын моего фронтового друга.

— А скоро ли профессора надо ждать в Москве? — откликнулся Рендич.

Изотов развернул лежавшую на столе у чернильного прибора телеграмму и прочитал: «Выезжаю 30 марта свердловским поездом».

— С этой саблей у меня, Александр Евгеньевич, очень многое связано в жизни.

Изотов смущенно улыбнулся:

— Решил кое-что записать, пока в памяти хранится. Внуки подрастают, пусть знают всю правду о нас.

IV

Они стояли друг против друга — четырехлетний темноволосый мальчик в синем костюмчике с большим белым галстуком-бабочкой и высокий офицер в полевой гимнастерке защитного цвета с портупеей, двумя георгиевскими крестами и нашивкой за ранение на груди.