Леонид Строев - В погоне за «старым соболем»

Шум и выкрики смолкли, и скрипучий голос отчетливо раздался в наушниках. Адольф Гитлер говорил о том, что поляки издавна чинили немцам обиды, попытки установить с ними добрососедские отношения оказались безуспешными и что он, фюрер и рейхсканцлер, который несет ответственность перед богом за судьбу германской нации, вынужден принять решительные меры, чтобы наказать Польшу и оградить Германию.

Истерично взвизгивая, Гитлер орал в микрофон, что для блага родины он готов идти воевать простым солдатом, и, трагически понизив голос, сообщил, что если вдруг он погибнет, то пусть Геринг его заменит.

Крики и ругань в адрес поляков и рев «Хайль Гитлер» сотрясали наушники.

Штифке выключил радиостанцию и, открыв дверь бронетранспортера, спрыгнул на траву.

Вот и наступил момент, о котором говорил Гейнц Гудериан:

«Один месяц войны вполне может заменить годы учений и тренировок». Гейнц, как всегда, прав. Солдат, не понюхавший пороха и крови на войне — остается в душе резервистом. Теперь генерал-лейтенант Гудериан уже не сетует, что его идеи не находят применения. Он — командир танкового корпуса, обласкан вниманием фюрера… Удобная танкистская куртка не стесняла движений, и Штифке погладил плечо мундира, прикрытое курткой. Погоны полковника! — мог ли он об этом мечтать десять лет назад?

Конрад шел меж выстроенных рядами танков и бронетранспортеров своей бригады, и танкисты, завидев командира, вскакивали по стойке смирно.

На исходе последние сутки до начала вторжения в пределы Польши, утром в штабе корпуса генерал-лейтенант Гудериан на совещании командиров танковых и механизированных бригад назвал день и час: 1 сентября 4 часа 45 минут.

Бригада Штифке, выдвинутая на направление главного удара, по замыслу командира корпуса должна была стремительным броском, двигаясь через оборону противника в Тухельской пустоши, перейти Вислу и обойти Варшаву с востока. Проходит еще несколько томительных часов ожидания

В расположение бригады прибыли офицеры связи из авиационной группы прикрытия и пехотной дивизии.

Экипажи танков заняли свои места.

— А поляки не пронюхали, что мы торчим у них под боком? — спросил водитель командирского бронетранспортера фельдфебель Нуш.

— Помолчи, Герман,— поморщился занятый своими мыслями Штифке.

Нуш призван в армию из Саксонии. Вынужденное безделье угнетало его крестьянскую натуру. Он вздохнул и доверительно сообщил:

— Завтра у моей Хильды день рождения. Дома набьют фаршем колбасы, наварят пива. Вы любите домашнюю колбасу, господин полковник?

— Закрой фонтан, Герман,— рявкнул полковник.

Фельдфебель обиженно засопел и показал кукиш ухмыляющемуся радисту-ефрейтору Штуммелю.

Надсадный рев авиационных моторов волнами прокатился над застывшими в темноте ночи боевыми машинами. Сотни «мессершмиттов», «юнкерсов», «дорнье» спешили, чтобы успеть нанести сокрушительный бомбовый удар по территории Польши.

— Внимание, танки. Готовность номер один! — скомандовал Штифке.

4 часа 45 минут.

Солнечные лучи пробегали по броне танков. Теплое сентябрьское утро.

В наушниках радиосвязи прозвучал напряженный, чуть сиплый от волнения голос генерал-лейтенанта Гудериана: «Танки, вперед!»

II

Триста танков бригады полковника Штифке с ходу вступили в бой. Полетел в сторону сбитый шлагбаум и пограничный столб с прибитой табличкой «Польша».

Одиночный польский пулемет захлебнулся, подавленный огнем немецких танков.

Танки вырывались на оперативный простор. Справа шел бой. Это сражались окруженные польские пограничники.

Танкистам Штифке некогда с ними возиться. Пограничников уничтожат соседи из механизированной бригады.

Пыль и пот застилают глаза фельдфебелю Нушу, и он тихонько ругается, стараясь не пропустить ухабы.

Возле одного из поселков, прячась за заборами домов, польские пехотинцы обстреливают бронетранспортер, оторвавшийся от боевых порядков бригады.

Ранен ефрейтор Штуммель. Пулей оцарапало щеку, и он, зажимая ладонью кровь, испуганно улыбается.

Адъютант полковника перевязывает радиста. Штифке кричит в радиотелефон: «Носорог-5. Носорог-5. Я — Носорог-1, Квадрат — 20. Огонь!»

«Носорог-5» — позывной обер-лейтенанта Кинцеля. Его танковый батальон замедляет ход и, развернув башни, стреляет по заборам и домам.

Через несколько минут на месте поселка остается дымящаяся груда развалин.

Танкисты Штифке идут вперед. Полковник разглядывает полевую карту, пока все идет нормально. Направление главного удара выбрано блестяще. Темп марша достаточно высокий. Указательный палец Штифке ползет к кружочку «Варшава» и замирает на некотором удалении от кружочка.

В трубке радиотелефона слышны звуки разрывов, команд, ругань, и голос командира боевого охранения сообщает, что на подступах к мосту обнаружена артиллерийская батарея и подбит танк фельдфебеля Мунца.

Первый серьезный очаг сопротивления.

Танковые батальоны, двигаясь широким клином, стараются взять польскую батарею в клещи.

Офицеры связи вызывают авиацию, и два «Мессершмитта 109» кружат над батареей, поливая ее огнем из пушек и пулеметов.

Замолкает одно орудие, второе. Батальон обер-лейтенанта Кинцеля устремился к мосту.

Нуш подогнал бронетранспортер к разбитому немецкому танку. Рядом лежали трупы танкистов в обгорелых комбинезонах.

Штифке осторожно коснулся обожженной взрывом башни. На пальцах остается черный, жирный нагар.

И десяти метрах от него плещется Висла. Мост в руках немцев. И до подхода главных сил его надо удержать.

Автоматчики из роты сопровождения подвели к полковнику пленного польского поручика. Мундир поручика изорван, губы разбиты в кровь, простреленная правая рука безжизненно повисла. Поляк красив. Гордо вскинутая голова, белокурые вьющиеся волосы, темно-серые большие глаза. И удивительно похож на обер-лейтенанта. Если одеть пленного поручика в мундир немецкого танкиста, получится вылитый Кинцель.

А вот и сам обер-лейтенант. Подошел, козырнул полковнику, уставился на пленного и оторопел, пораженный таким сходством. Некоторое время обер-лейтенант переминался с ноги на ногу и, ничего не придумав, решил исправить ошибку природы и восстановить приоритет арийско-нордической расы. Он подскочил к пленному и ударом кулака сбил его с ног. Поляк нашел в себе силы встать, опираясь о землю здоровой рукой.

Но обер-лейтенант с остервенением пинал поручика ботинком, не позволяя ему подняться. Автоматчики улыбались, наблюдая, как резвится их командир батальона. Штифке хотел прекратить эту дурацкую, по его мнению, игру, затеянную Кинцелем.

Но поляк опередил полковника: с нескрываемой гримасой презрения на залитом кровью и слезами лице, он звонко выкрикнул: