Леонид Строев - В погоне за «старым соболем»

Он включил лампу, разложил на столе тетрадки с записями для докладной записки наркому.

Дверь отворилась, и Алена Дмитриевна внесла поднос с дымящимся чаем и бутербродами.

— Что это ты крадучись стал домой из командировки приезжать? — строго спросила Алена, разглядывая мужа.

— Думал тебя не тревожить.

— Я не спала. А твои шаги издалека слышу.

— От Федота и Оленьки писем не было?

— Федот написал коротенькое, на большее, видно, духу по хватило. Переводят его с Дальнего Востока в Белоруссию. Обещал, как устроится на новом месте, забрать детей.

— Ничего, пусть не спешит. Дети пока поживут у нас. Я ему напишу.

— У Оленьки старшенькая болела воспалением легких. Сейчас как будто идет на поправку. Трудно ей… Муж постоянно в море.

— Разве только ей одной трудно. Время нынче суровое. На Карельском перешейке сегодня-завтра бои закончатся. Я сводку читал. Наши войска перешли в наступление.

— Ты хоть бы про Челябинск рассказал.

— Вырос он, Аленушка. На том месте, где был котлован, огромные корпуса. Завод-гигант. Весной Гриша Куропятов обещал приехать. Его в Ленинград посылают на учебу, и он у нас побудет день-другой.

— Постарел он, небось,— вздохнула Алена Дмитриевна.

— Годы только тебя, Алена, красят, а меня с Григорием так отделали, что в зеркало страшно заглядывать. Да, сынок его, Колька, стал доктором наук. Я виделся с ним.

— Сопливый, вечно замурзанный Колька?

— Представь себе. Гордость отечественной металлургии. Он, на Магнитке такие дела заворачивает, что диву даешься. Обещал приехать в Москву.

Иван Маркелович мысленно возвращался к годам, проведенным в Челябинске. Начинали на голом месте, не хватало техники, специалистов, простейших материалов: гвоздей, краски, оконного стекла. До чего же мы были бедные! И гордые. Такую махину отгрохали.

Пять лет пробыл Изотов на партийной работе в Челябинске. Ни одно совещание тогда, ни одна планерка не начинались без подведения итогов по графику строительства тракторного завода.

Есть решение правительства разместить в цехах ЧТЗ производство тяжелых танков «Клим Ворошилов».

Победила самая правильная точка зрения: тяжелое военное снаряжение готовить в кузницах Урала и Сибири. Может быть, Урал со своей мощью и близостью к Магнитке, Кузбассу станет центром танкостроения. Кирилл и его товарищи-танкисты правильную высказывают мысль. Без развитого танкостроения армия не получит современных мощных машин.

А чего греха таить, танковый парк армии устарел. Даже Т-28, который недавно запустили в серию, из-за слабой брони не оправдал тех надежд, что на него возлагали. Он оказался весьма уязвимым.

Известно, что немцы успешно осваивают противотанковые орудия. Действительно, за последние несколько лет в танкостроении взяты очень высокие рубежи. Нарком прав: прозеваем месяц — потеряем год.

И ведь замечательны образцы танков: средний — Т-34, тяжелый — КВ. Средний танк Т-34 показал отличные результаты. Двигаясь по пересеченной местности, он преодолел несколько сот километров и прибыл своим ходом на полигон.

Изотов засмеялся, услышав, как был удивлен и растроган Климент Ефремович Ворошилов, когда ему доложили, что ведущие конструкторы Кировского завода — создатели КВ, молодые инженеры комсомольского возраста.

Изотов знал, что, успешно пройдя государственные испытания, танк КВ решением правительства признан лучшим образцом отечественного противоснарядного бронирования с мощным дизельным мотором. Сейчас несколько танков КВ находятся в районе боевых действий, и Кирилл выехал туда же.

Дайте нам два года, и мы перевооружим армию. Два мирных года.

Он вспомнил, как проездом в Челябинск заехал в Магнитогорск к Николаю Куропятову. Тот ростом и статью — вылитый отец, такой же кряжистый и могучий. «Булат. Наш российский булат,— восторгался саблей профессор.— История отечественной металлургии. И, что удивительно, дядя Ваня, ведь мастер-оружейник, творец этой изумительной стали, понятия о химических процессах не имел. Может, даже и грамоте был не обучен. Скорей всего, что неграмотный. Но какой талант, природная наблюдательность, научная интуиция, если хотите. Посмотрите на рисунок булата, на закалку. Это же гимн уральским волшебникам стали. Разве этой сабле место на ковре в четырех стенах квартиры! Не обижайтесь, дядя Ваня, но я считаю, что сабля, сработанная нашим земляком, достойна украсить Оружейную палату».

Может, и прав Николай. А если так, пусть привезет саблю в Москву и отнесет в Оружейную палату. И Кирилл одобрит такое решение. «Слышишь, Кирилл»,— тихо позвал он брата и долго смотрел в тронутое морозом окно.

I

В приемнике барахлила настройка, и он, чертыхаясь, гонял по шкале из стороны в сторону светящуюся тоненькую стрелку. Лондон передавал вечерние сообщения. Голос диктора был несколько взволнованным. На волне Москвы звучала опера «Евгений Онегин». Ленского пел Козловский. И Рендич, блаженно зажмурясь, откинулся в кресле.

— Божественная музыка, над тобой не властно время,— прошептал он.— Пройдя через такую мясорубку, через кровь, грязь, стоит подставить всего себя под теплые, тугие струи музыки, забыться, тихо нежиться и медленно плыть куда-то в манящую неизвестность.

Он вспомнил, как слушал эту оперу еще до войны, до того страшного семнадцатого года. Кажется, в тринадцатом году. Он тогда учился на третьем курсе университета. Родной брат матери Густав Эмерих взял два билета в ложу, и они отправились в театр.

Сверкали хрустальные люстры, отливали мерцающим светом бриллианты на кутающихся в меха женщинах.

— Сказочно богатая страна,— шептал дядя Густав, разглядывая в бинокль партер и ложи-бенуар.— Какие дивные камни, а эти роскошные меха? Такое не увидишь в Берлине. Но, увы, эта страна без будущего.

— Почему, дядя Густав?

— Русские ленивы, добродушны, склонны к пьянству,— и, наклонившись к уху племянника, доверительно сообщил: — Царь Николай — запойный пьяница. Только при Екатерине II Россия могла достичь мирового величия. И то потому, что Екатерина была немкой и любила порядок. Будем надеяться, Виктор, что кайзер поможет навести порядок в этом большом и запущенном доме, в Российской империи. Нет, не зря мой отец, а твой дед, открыл магазин в Москве! У него была светлая голова.

— Дядя, не забывай, что в моих жилах течет славянская кровь и Россия — моя родина.

— Глупости, Виктор, ты Эмерих, ты рожден немецкой женщиной. Забудь фамилию Рендич. Тебя воспитала немецкая семья.

Это была правда. Отец Виктора умер от чахотки, когда мальчику шел четвертый год.

Подняли тяжелый, отливающий пурпуром бархатный занавес. Виктор отдался музыке, а дядя Густав еще долго водил биноклем по сторонам, любуясь золотыми и бриллиантовыми украшениями.