Леонид Строев - В погоне за «старым соболем»

Через несколько минут на мостик управления сообщили: авария мотора.

— Григорий Иванович,— волнуясь, произнес Изотов, обращаясь к директору комбината,— а может, остановим. Ведь рискуем запороть блюминг?

— Нет, отступать поздно. Отремонтируют мотор, проверят еще раз электрическую часть, и продолжим.

Рядом тяжело дышал, вцепившись в поручни мостика, профессор Куропятов.

Отремонтировали мотор, и вновь начались испытания. Оператор включил стан. Раскаленный слиток броневой стали двинулся вперед. Один пропуск через валки — миллиметр обжатия, третий, десятый, сорок пятый. Слиток превращался в лист. А за первым слитком пошел второй, третий, десятый. Блюминг работал ритмично, на полную мощность.

Изотов заметил, как дрожали у Рыженко вымазанные в машинном масле пальцы. Автор блестящей и дерзкой идеи с посеревшим от бессонницы и волнения лицом плакал, горошины слез катились по небритым щекам.

— Товарищи! Дорогие мои! — сказал Изотов и замолчал, не в силах совладать с чувствами.

Но его поняли без слов. Иван Маркелович острее, чем когда-либо, вдруг ощутил свою близость ко всем этим людям с блестевшими от усталости глазами, с тем ослепительным светом вдохновения в лицах, который роднит их всех.

На артиллерийском полигоне прокатанные листы испытали на прочность. Военпреды единодушно признали: бронелист приемке подлежит.

Перед отъездом Изотов зашел проститься к директору Магнитогорского металлургического комбината.

— Ни в сводках Информбюро, ни в прессе сообщения ожидать не приходится,— сказал Иван Маркелович.— А если разобраться, то комбинат выиграл крупное военное сражение. Разве не так, Григорий Иванович?

Директор улыбнулся:

— Настоящие крупные сражения у нас впереди.— Он нахмурился и добавил: — Теперь на магнитогорцев и металлургов Кузнецкого комбината ляжет основная нагрузка по выплавке стали. Мы лишились почти всей своей южной металлургии. Так что воевать придется с численно превосходящим нас противником. У них развитая промышленность Европы. А это, примерно, около сорока миллионов тонн стали в год. Пока наши мощности намного уступают. Но мы намерены ставить новые домны и мартены. Руды хватит. Мы еще с ними потягаемся. Будете в Москве, Иван Маркелович, поклонитесь от нас белокаменной, Кремлю, Мавзолею. Уральцы не подведут.— И торжественно, как клятву, произнес: — Комбинат готов давать столько броневой стали, сколько смогут переработать наши танковые заводы…

К самолету Изотова провожал профессор Куропятов.

— Скажи, Коля, я еще тогда в мартеновском цехе хотел спросить: помогла тебе хоть в чем-то дедушкина сабля?

— Можешь быть уверен, дядя Ваня. Ее звон в броне каждого уральского танка слышен будет. До встречи и до победы!

— До победы!

Генштабисты вермахта любили придумывать своим военным операциям благозвучные, выразительные названия.

План осеннего наступления группы армий «Центр» на Москву назвали операция «Тайфун». Она развивалась стремительно, в полной мере оправдывая свое название. На какое-то время Гитлер даже забыл об осажденном Ленинграде, уничтожить который он мечтал еще с первых дней войны. Теперь все его помыслы занимало наступление войск группы армий «Центр». Сводки радовали и обнадеживали фюрера. Выиграно сражение под Вязьмой, захвачены города: Мценск, Калуга, Калинин, Брянск. Танковая группа Гудериана ворвалась в Орел.

9 октября, через семь дней после начала наступления, в фашистской прессе было опубликовано заявление начальника имперского управления информации о том, что исход войны уже решен и с Россией уже покончено.

К середине октября германские войска прошли две трети своего пути до Москвы.

Поздняя осень принесла с собой холодные затяжные дожди со снегом. Размыло дороги. Обляпанные грязью фашистские танки, буксуя, упрямо ползли к русской столице.

А из Борисова, где располагался штаб группы армий «Центр», в ставку фюрера сообщали:

Достигнуты Алексин, Можайск и Волоколамск. Гудериан вплотную подошел к Туле.

По правилам военного искусства Москва, зажатая в клещи, должна была капитулировать со дня на день.

Из ставки Гитлера в штаб группы армий передавали одну за другой секретные директивы. Окружить большевистскую столицу так, чтобы ни один русский солдат, ни один житель — будь то мужчина, женщина или ребенок — не мог ее покинуть. Всякую попытку выхода подавлять силой.

Однако закончился октябрь, на исходе был ноябрь. А Москва все еще сопротивлялась.

Гитлер выехал в Борисов, чтобы на месте обсудить с командованием группы армий почему не выполняются сроки операции «Тайфун».

Командующие армиями жаловались ему на ужасные погодные условия. Снег и туман свели на нет деятельность авиации. Русские постоянно пополняют свои войска, умело маневрируют резервами, в то время как измотанные непрерывными боями армии группы «Центр» не получили обещанного пополнения в живой силе и технике. Генералы жаловались и на русский мороз, от которого жестоко страдали войска и намного снизился боевой дух даже закаленных ветеранов.

Особенно Гитлера обеспокоило поведение его любимца Гудериана, предлагавшего отвести из-под Тулы свои войска и сократить линию фронта.

Фюрер решил поговорить с прославленным танковым командиром с глазу на глаз и по возможности зарядить его уверенностью и решительностью.

«Его словно подменили»,— с тревогой думал Гитлер, вглядываясь в лицо командующего 2-й танковой группой.

Хмурый, постаревший Гудериан совсем не походил на прежнего жизнерадостного упрямца.

— Гудериан,— вкрадчиво начал фюрер, вплотную приблизившись к замершему по стойке смирно генерал-полковнику,— я отдаю должное мужеству твоих танкистов. Осталось сделать последнее усилие. Тула — ключ к Москве. Добудьте его для меня.

— Мой фюрер,— произнес Гудериан.— Русские сопротивляются отчаянно. Нашим войскам нужен отдых. Они его заслужили.

Гитлер в бешенстве затопал ногами:

— Возьмите Тулу немедленно, сегодня, сейчас,— орал он, багровея от натуги, в лицо окаменевшему Гудериану.

IV

С наблюдательного пункта Конраду Штифке открывалась картина боя. Два неполных танковых батальона двинулись к русским укреплениям. В стереотрубу просматривались отдельные строения на окраине Тулы, противотанковые ежи и ряды колючей проволоки перед первой и второй траншеями. Танки вязли узкими гусеницами в рыхлом снегу, медленно скользили, перестраиваясь клином для атаки.

Русская артиллерия открыла огонь. Взметнулись густые фонтаны снега и вывороченной взрывами темной смерзшейся земли.

Два Т-IV горели, а третий уползал назад.

— Заставьте их артиллерию захлебнуться,— со злостью обронил Штифке.