Леонид Строев - В погоне за «старым соболем»

— Свяжитесь с подполковником Геленом,— продолжил Канарис.— Это вдумчивый, очень способный аналитик. Его консультации будут вам полезны. Берите тех людей, кто вам более подходит по своим деловым качествам. Уши и глаза абвера должны незримо присутствовать на важнейших военно-промышленных объектах России, где создаются новые танки, так напугавшие наших доблестных генералов.

Конрад Штифке очнулся от теплого прикосновения. Густые капли крови скатывались по щеке с разбитого лба и падали на ладонь.

Высокая тулья и козырек фуражки ослабили удар о стальную перегородку. Он смахнул фуражку в сторону и, зажимая рукой кровоточащий лоб, открыл жалюзи.

Морозный воздух с шумом ворвался в бронетранспортер.

Несколько секунд Штифке смотрел на водителя Нуша. Взрывной волной фельдфебеля швырнуло лицом на панель.

Захватив планшет с картой и документами, Штифке выбрался наружу. Удушливый запах обгорелого железа, паленой резины, разлитого бензина щекотал ноздри. Штифке осмотрелся. В нескольких метрах от него дымился Т-IV. Невдалеке застыла русская тридцатьчетверка с опущенным вниз стволом орудия. Она подбила два немецких танка Т-IIIМ и пала в неравной схватке.

Внимание Штифке привлекла громада русского тяжелого танка. Строгими четкими контурами массивной башни и корпуса он напоминал ему тот танк, о котором предупреждал командиров корпусов и дивизий подполковник Кальден на совещании у командующего группой. Вне всякого сомнения, это был КВ. Он вступил в поединок с тремя немецкими средними танками. Неподвижный, но все еще внушительный и грозный, он выделялся на ослепительно белом снегу, как монумент. Штифке поразило, что русский танк не имел значительных пробоин, а, между тем, немецкие танки выглядели так, словно оказались под прессом.

Генерал направился к русскому танку. На башне он заметил круглые вмятины от попадания снарядов. Но ни один из них не пробил башню. Снаряды разбили два катка, разорвали звенья гусеницы. И только в одном месте корпуса, где броня была потоньше, зияла пробоина.

Штифке, сняв перчатку, коснулся башни. От холодного металла заныли пальцы.

«Отчего же такая прочная броня? — с удивлением думал он.— Неужели немецкая сталь уступает русской?»

И вдруг с ясной отчетливостью вспомнил отца, его чуть глуховатый старческий голос:

— Сталь, Кони, основа любой войны. Чем крепче сталь, тем сильнее характер нации. И тот из противников, у кого сталь окажется тверже, способен одержать победу. К сожалению, какой-то особый секрет сплава и закалки стали для нас пока неизвестен.

— Но это было так давно,— прошептал Штифке.— Отец говорил мне об этом в четырнадцатом году, за месяц до начала войны с Россией, сейчас сорок первый год. Выходит, он еще тогда был прав, а я принимал его наставления за старческое психическое расстройство? И секрет прочности стали надо было искать в русской булатной сабле, о которой трижды упоминал отец?

Штифке медленно натянул перчатку и, проваливаясь по колено в снегу, побрел к темневшему редколесью.

Он прикинул расстояние по карте. Не исключено, что он оказался в русском тылу. До ближайших подразделений соседней с танковой группой немецкой четвертой армии километров тридцать пять — сорок.

Раздавшийся за спиной гул двигателей заставил его свернуть с дороги и углубиться в лес. Гул усилился, и Штифке по звуку определил, что движется колонна танков. Спрятавшись за деревом, он осторожно выглянул. Отбрасывая буруны снега, легко неслись обтекаемые тридцатьчетверки.

Танки растворились в снежной пелене, а он долго еще стоял, прижавшись небритой щекой к стволу русской березы. От гладкой, похожей на тонкую выделанную замшу коры остро пахло яблоками и клевером.

Потом он долго брел, потеряв счет времени, и отдыхал, обхватив руками стволы деревьев. Поскользнувшись, он больно ударился о корягу и упал, зарывшись лицом в колючий, холодный снег. Лежать на снегу было мягко и приятно.

Он отдыхал и непрестанно бормотал: «Сейчас встану, сейчас полежу немного и встану».

Шуршанье и легкое повизгивание раздалось у него за спиной. Собравшись с силами, Штифке подобрался и поднял голову. В нескольких шагах от него застыл худой волк с круто выпирающими ребрами, оскаленной пастью, из которой вывалился длинный язык, по цвету напоминавший кусок свежеразделанного мяса.

Волк переминался на трех лапах — четвертая, исковерканная, повисла плетью. Страх и голод боролись в нем, и, не сводя диких глаз с лежащего в снегу человека, он тихо скулил от страха. Но спазмы голода раздирали внутренности, толкали его вперед, и он тихонько крался к человеку.

Ужас и отвращение подхлестнули Штифке. Он расстегнул непослушными пальцами кожаный реглан, достал парабеллум и, ухватившись за рукоятку револьвера двумя руками, уперся локтями и прицелился.

Волк лег на снег и, склонив набок морду, осторожно шевелил кончиками ушей. Наконец ему надоело это занятие, и он, крадучись, пополз на брюхе к человеку, разинув пасть и судорожно сглатывая слюну. Штифке несколько раз выстрелил. С ветвей, опушенных снегом, посыпалась густая снежная пудра.

Рядом хрипел издыхающий волк, хватая широко раскрытой пастью снег. «Я убил его,— пробормотал обветренными потрескавшимися от мороза губами генерал.— Убил»,— мстительно воскликнул он.

Но этот порыв ослабил его, и Штифке отдыхал несколько минут, прижавшись лицом к теплому стволу парабеллума. Он проглотил оставшиеся две части шоколада и, лизнув снег, поднялся на дрожащих ногах.

Начало смеркаться. Неясные, быстрые тени мелькали меж деревьями. От белизны снега рябило в глазах. Он прищурился и остановился. Показалось, что там, в чаще, зажглись костры. Они вспыхивали и гасли, и Штифке даже послышался горьковатый запах смолистых сучьев.

Он шагнул к этим кострам. Но стоило ему почти вплотную добраться к ровным языкам устремленного ввысь пламени, как костры исчезли. Штифке остановился и простонал от досады.

Кругом слышались чьи-то тихие голоса, словно за каждым деревом прятались люди. «Партизаны»,— прохрипел Штифке, озираясь по сторонам.

Страх охватил его, и он рванулся из последних сил куда-то вправо, на ходу больно ударясь плечом о дерево. Вскоре он уже не мог бежать и, упав на четвереньки, пополз по-собачьи. Тьма настигала его, и он путался в этой плотной темноте, как муха в паутине. Выбившись из сил, Штифке поднял голову и, тяжело дыша, облизал соленые губы.

Над ним простиралось черное небо, на котором тусклыми угольками вспыхивали звезды, а прямо перед собой он увидел изогнутый клинок месяца.

И этот сверкающий желтый клинок, спускаясь, плыл к нему навстречу. «Булатная сабля»,— прохрипел потерявший рассудок генерал. «Возьми ее, Копи, она теперь твоя»,— послышался голос отца.