Юрий Иванов-Милюхин - Атаманский клад

— Как ты умудрился протащить через границу весь этот багаж? — спросил он на полном серьезе. — Если бы тебя задержали, могли бы намотать срок не меньший, чем генералу Диме, книжному ленинградскому воришке. А сидеть в России сейчас, означает вычеркнуть эти годы безвозвратно, в то время, когда другие будут продолжать ковать капиталы.

— Во первых, Дима был причастен к воровству фолиантов, принадлежащих только к израильской с иудейской историям, он подавался адвокатами на суде как еврейский патриот. Отчасти это правильно, в России до сих пор немало картин, не возвращенных Дрезденской знаменитой галерее, — заметил Аркадий Борисович рассудительно. — А если бы поймали меня, то судили бы уже как расхитителя исторических реликвий, как вора, обокравшего, например, египетские гробницы. Я уже говорил, что пришлось изворачиваться ужом под русскими вилами.

— Но как ты сумел! — настаивал нумизмат. — В Европе подобное нонсенс.

— У нас на родине это является обыденностью, сокровища до сих пор вывозятся мешками, поездами, самолетами, кораблями, как после революции тысяча девятьсот семнадцатого года. Лично я воспользовался за определенный процент не как Ленин, посланный Парвусом возглавить бывшую империю — немецким поездом — а многотонным немецким же трейлером. Этот путь является пока наиболее надежным.

— В таких машинах есть куда спрятать, а границы с бывшими странами из соцлагеря наиболее дырявые, — согласился собеседник, поразмыслив. — Например, из Польши в Германию можно вывезти хоть корову, если в кузове поместить ее стоя.

— Ты забыл добавить, если даже на боку будет красоваться огромная красная печать с гербом Советского Союза. Факт известный, — засмеялся Пулипер. Посерьезнел, — Но мне хотелось бы о наградах узнать твое мнение, и на что рассчитывать в денежном отношении.

— Дорогой мой друг, не знаю, что сказать, я повидал много отличий из царской России, но признаюсь честно, не часто встречался с такими раритетами, — богатый собиратель старинных знаков и монет побарабанил по столу пальцами. — Если бы орденов был полный комплект, чтобы звезды можно было разложить по ранжиру и по годам, тогда никаких бы вопросов не возникло. Тогда хоть сразу к королю Саудовской Аравии, самому богатому человеку на планете.

— И у меня в голове вертелась подобная мысль, высших российских императорских отличий наберется всего штук одиннадцать, — Аркадий Борисович пощипал пальцами подбородок. — Первым идет орден Андрея Первозванного за 1698 год, учрежденный Петром Первым, золотой, с драгоценными камнями. Вторым Святой Екатерины, тот, который лежит перед нами, тоже петровский, третьим — святого Александра Невского, опять от реформатора. Четвертым святого Георгия первой степени по указу ее величества Екатерины Второй, пятым святого Владимира первой степени, и снова от императрицы. Потом орден Белого Орла, сятого Станислава двух степеней, и так далее…

— Ты забыл про орден святого Иоанна Иерусалимского, — напомнил парижский нумизмат, не спуская остреньких глазок с беженца из России.

— Этот мальтийский орден сложновато назвать русским, — не согласился Пулипер. — Его учредил, если не ошибаюсь, Павел Первый, член масонской ложи.

— Орден Белого Орла тоже не русский, но это не важно, потому что их у тебя нет, — собеседник снова побарабанил пальцами по столу, бросил изучающий взгляд на портмоне. — Ты все разложил передо мной, или решил что-то припрятать на черный день?

— Почему ты так спросил? — кашлянул Аркадий Борисович в кулак.

— Мне показалось, что твое портмоне опустело не до конца.

— Ты прав, я приберег на закуску самое сладкое.

— О, узнаю неискоренимые привычки кровной нации, — засмеялся парижанин.

Пулипер, придвинув к себе объемный кошель, расстегнул на одном из отделений молнию и молча извлек небольшой бумажный сверток. Развернув его, взглянул на затейливое бра над головой, прикрыл сверток ладонью.

— Включить? — тут-же сообразил собеседник.

— Желательно бы.

На стол упала мягкая струя света, Аркадий Борисович, подтолкнув ладонь на середину стола, выдернул бумажку пальцами другой руки и убрал движением фокусника обе кисти со скатерти. Над незнакомым предметом поначалу зависла разноцветная радуга, затем купол раздулся, заколыхался радужным шаром и начал как бы отрываться. Сидящий напротив коллекционер не сводил глаз с игры света и теней, потом нацепил сильные очки, придвинулся к редкому раритету почти вплотную. Из его груди вырвался невольный вздох изумления:

— Неужели тот самый знак императора Петра Первого, о котором мечтают многие музеи мира? Не может быть!

— Именно он, с портретом самодержца, усыпанным россыпью настоящих драгоценных камней, — объяснил Аркадий Борисович как можно сокойнее, теперь он твердо знал, что крупная сделка обязательно состоится. Надо было совсем не разбираться в раритетах, чтобы суметь отказаться от выложенных сейчас на скатерть. — Но я для начала хотел бы узнать, пока не начались торги, в какие руки попадут царские награды. Или ты оставишь их себе?

— Разве тебе не все равно? — с усилием оторвался парижский нумизмат от знака.

— Ты затронул важную тему о полном комплекте, хочу сказать, что ставить жирную точку я пока не собираюсь.

— Намекаешь на обладание дополнительной информацией по поводу местонахождения других редкостей? Я не хочу предполагать, что они уже у тебя в кармане.

— Этого я не сказал, но все возможно.

— Сомнительно, — собеседник невольно покосился на Пулипера. Поинтересовался. — Разве так важно, у кого осядут ордена?

— Для меня да, я хотел бы после окончательного обустройства в свободном пространстве выкупить их снова, чтобы оставить у себя. Как память о своей незаботливой матери-родине.

— Не строй из себя патриота, евреям это не к лицу.

— К сожалению, я чувствую себя больше русским, чем космополитом, или человеком мира, что одно и то же, — беженец откровенно пожал плечами. — Но ты не ответил на вопрос.

— Давай отложим торг до лучших времен, когда определишься с коллекцией, если, разумеется, это тебе под силу.

— А чем прикажешь заниматься сейчас?

— Обустройством, уважаемый, думаю, дороги назад у тебя теперь нет, — машинально пощипал собеседник кончик носа. — А пока продай мне знак Петра Великого, тем более, что он не входит в комплект.

— Но и в число просто орденов тоже.

— Я хорошо заплачу, цену назначу выше, чем Рокфеллер в свое время заплатил за небольшой этюд Манэ.

— А сколько он отвалил?

— Несколько сотен американских долларов.

— Так мало? — притворно удивился Аркадий Борисович, как бы не заметив подковырки, за которой, к тому же, крылась настоящая цена награды.