Сергей Булыга - Сибирское дело

– Это люди Сейдяка, – прибавил Яков. – Ох, беда будет Кучуму!

Маркел молчал, он думал о другом – о том, как сохранить царёву саблю.

Больше в тот день ничего приметного не случилось, и только уже вечером, когда начало темнеть, справа впереди показалось зарево. Оно всё росло и росло.

– Это Кашлык горит, – сказал Яков. – Вот и добрался Сейдяк до Кучума.

А Маркел сказал, что это, может, и к лучшему, потому что татарам теперь будет не до них, они легко проскочат мимо Кашлыка, и велел грести бойчее.

Стало ещё темней. А зарево поднялось ещё выше и стало ещё кровавее. Маркел и Яков гребли, прижимаясь к левому, противоположному берегу.

А потом они увидели горящий Кашлык. Это было очень необычное зрелище, Кашлык ведь стоял на высокой горе, и теперь свет от него освещал всю округу. Огонь был красный с золотом, и Иртыш стал таким же. Казалось, что ещё немного, – и загорится вода. Маркел велел держаться ещё ближе к берегу. На той, правой, стороне бушевал пожар, кричали люди, грохотали бубны, искры летели во все стороны, а там, где плыли Маркел и Яков, было совершенно тихо, и казалось, что пожар им только представляется. Но вот повернулся ветер, и вначале потянуло гарью, потом полетели хлопья пепла, потом повалил густой дым. Дым это хорошо, думал Маркел, в дыму их совсем не будет видно, в дыму они легко проскочат.

И так оно и случилосьь. Где-то к середине ночи их лодка выбралась из дыма на чистое место, Маркел и Яков сразу положили вёсла, отдышались, а потом опять взялись грести. Отблески пожара на воде были уже не такие яркие, потому что пожар почти кончился, Кашлык догорал. Яков сказал, что Сейдяк одолел Кучума и завтра прилюдно посадит его на кол. Маркелу это было всё равно, он думал про царёву саблю. Клонило на сон. Так ведь, шутка ли, гребли день и ночь почти без остановок! И Маркел велел причаливать. Они пристали к левому, конечно, берегу, спрятали лодку, подкрепились рыбой и заснули.

Когда Маркел проснулся, было уже совсем светло, светило солнце. Они лежали на траве, на берегу, то есть у всех проезжих на виду, так что слава Тебе, Господи, что проезжих тогда не было. А если обернуться и посмотреть на Кашлык, то было видно, как над горой клубится редкий дым. Яков опять стал говорить, что одолел Сейдяк и что там теперь начнётся совсем другая жизнь, привольная…

А Маркел велел садиться в лодку. Они сели и поплыли. Плыли целый день, сильно устали. Зато вечером доплыли до того места, где в Иртыш впадает Тобол. Теперь им нужно было поворачивать на Тобол и плыть вверх по нему, то есть против течения. Ну а там дальше, думал Маркел, скоро покажется Тавда, ещё дальше Лозьва и так далее – и дом!

А пока они остановились прямо на мысу, справа от них был Иртыш, слева Тобол. Маркел не таясь развёл костёр, потому что места там были дикие, необжитые. Перекусили рыбой, как всегда, и легли отдыхать. Маркел лежал, смотрел в небо, слушал плеск воды и думал, что когда вернётся домой, три года рыбу есть не будет! И заснул. Спал как сквозь землю провалившись.

Назавтра плыли вверх по Тоболу. Яков этих мест не знал, Маркел не помнил, поэтому они держались стрежня и весь день не приставали к берегу – на всякий случай.

Вечером, за ужином, Яков непривычно молчал. Почему так, Маркел не спрашивал. Вдруг Яков сам заговорил. Сперва он сказал, что это Маркел плыл по Тавде, то есть вдоль Большой татарской дороги, как это здесь называется, а вот Ермак плыл по Туре, по так называемой Старой купеческой тропе, откуда его никто не ждал, а он от Камня спустился прямо к Чинги-Туре, бывшей сибирской столице, и разорил её и сжёг, а после вышел сюда, на Тобол. Вот такие, сказал Яков, есть две дороги в Сибирь и обратно. А есть ещё и третья, дальняя, это надо от Иртыша не сворачивать на Тобол, а плыть дальше куда плывётся, и так заплывёшь на реку Обь. Обь – река очень большая, шириной вёрст десять, не меньше, и вот по этой Оби, по быстрому течению, надо плыть на север, сорок дней, а там, по левую руку, будет река Сосьва, надо подняться по ней, а с неё через совсем уже низкие горы перевалить пешком на нашу сторону, на реку Печору, и это уже почти дома, уже почти Устюг.

– А от Устюга, – прибавил Яков, – и слепой в Москву зайдёт!

– К чему ты это всё? – спросил Маркел.

– Так, – сказал Яков, – ни к чему. Просто я, когда у Бикеша сидел, про всякие дороги у татар выспрашивал. А вот теперь тебе рассказываю, вдруг пригодится. Тогда ты придёшь в Можайск и расскажешь им про брата.

– Нет, это ты уже сам! – сказал Маркел. – Вот приедем, и иди в Можайск, а у меня служба, кто меня в Можайск пошлёт? Это от Москвы не близко.

Яков на это только усмехнулся. Тем тот день и кончился, они легли спать и почти сразу заснули.

Назавтра день выдался сырой, пасмурный. Маркел сказал, что это хорошо, в такую непогодь тетива отсыревает, и стрелы летят недалеко.

– Это смотря у кого, – сказал Яков. – У некоторых ещё как летят.

Маркел не стал спорить. Они сели в лодку и поплыли. Против течения грести было непросто, не до разговоров было, плыли молча. Но вскоре Яков вновь разговорился, начал опять рассказывать о том, что Маркелова дорога вверх по Тавде хороша, конечно, но Ермаковская дорога по Туре много лучше и спокойнее. На Тавде, продолжал Яков, сидят буйные вогулы, а на Туре никто не сидит, был там городок Чинги-Тура, но Ермак его разбил и разорил, и теперь нет там никого, а Тура что, это сразу за Тавдой, ещё сорок вёрст вверх по Тоболу по ту же правую руку, там сворачивай и дальше плыви по той Туре до самого Камня, и никого по берегам не встретишь, такие там места глухие, необжитые. Маркел молчал. А что было говорить?! Он же уже сколько раз говорил, что на Тавде, в Лабутинском городке, сидит Василий Шуянин со своими казаками, поэтому надо только добраться туда и, считай, они уже почти домой вернулись. Но каждый раз, как только Яков это слышал, он сразу мрачнел и замолкал. И это понятно, думал Маркел, Яков боится встречаться с Шуяниным, Шуянин же сразу начнёт спрашивать, каким это чудом Яков вдруг остался жив, когда там, на Атбаше, всех его товарищей поубивали. И что Яков на это скажет? А что Маркелу говорить? Грешить на правду, выгораживая Якова? Или сдавать его Шуянину, и пусть тот со своими казаками судит его по казацким законам, а это в куль да в воду. Как быть?! Много Маркел об этом раньше думал, и в тот день опять задумался…

Как вдруг услышал – сзади закричали по-татарски:

– Стойте, собаки! Вы куда?!

Маркел оглянулся и увидел, что по берегу скачут конные татары с луками наизготовку. Татар было не меньше десятка, берег был близко. Маркел крикнул:

– Гребём! Навались!

И зачастил веслом, и зачастил. Так же зачастил и Яков, они гребли дальше от берега, к стрежню. Татары стреляли. Стрелы пошоркивали рядом, в брюхе становилось холодно. Ну да что поделаешь, такая служба, думал Маркел и грёб изо всех сил. Яков тоже старался как мог. Яков грёб на носу, а Маркел на корме, они всегда так становились. А татары, перестав стрелять, поскакали вперёд. Заскочив вперёд шагов на сто, они остановились, развернулись, подняли луки и изготовились. Потом, когда лодка приблизилась, опять стали стрелять. Стрелы свистали всё ближе и ближе. Эх, думал Маркел, перекреститься бы, но руки были заняты – и не крестился, а грёб. Берег с татарами всё отдалялся и отдалялся, пошёл мелкий дождь, стрелы летели мимо, а которые и вовсе не долетали.