Наталья Александрова - Тайна тринадцати апостолов

Старыгин ходил между витринами с инструментами, внимательно разглядывая их и пытаясь отыскать тот инструмент, который он зарисовал в церковном подземелье.

Не найдя ничего похожего, он обратился к пожилому мужчине, который бережно протирал куском замши старинную лютню.

— Простите, синьор, можно задать вам вопрос?

— Разумеется. — Мужчина выпрямился и выжидательно взглянул на Дмитрия.

— В этом музее огромная коллекция музыкальных инструментов, но одного я все же не смог найти.

— Ну, вы же понимаете — ни один музей не может собрать все инструменты мира! А что конкретно вы ищете? Струнный инструмент? Щипковый или смычковый?

— Вот такой. — Старыгин показал свой рисунок. — Я не знаю, как он называется, и надеялся найти его здесь.

— О! — Брови мужчины поднялись домиком, глаза заблестели. — Неудивительно, что вы ее не нашли!

— Ее? — переспросил Старыгин.

— Да, это цитра, причем очень редкий вариант — тосканская двадцатиструнная цитра, ее еще иногда называют цитрой Тассо, по имени великого итальянского поэта. Понятно, что вы ее не нашли…

— Что — ее нет в вашем музее?

— Ну, отчего же нет… другое дело, что она сейчас не выставлена на всеобщее обозрение. Она находится в моем кабинете, я занимаюсь ее реставрацией…

— Так вы — реставратор? Тогда мы с вами коллеги, только я реставрирую живопись, а вы — музыкальные инструменты. Меня зовут Дмитрий Старыгин, я работаю в Эрмитаже и приехал сюда из Петербурга по приглашению музея Коррер…

— Рад знакомству! А я — здешний смотритель, моя фамилия Гвадичелли…

— Синьор Томмазо Гвадичелли! Какая удача! Мне говорил о вас Маттео, руководитель ансамбля старинной музыки.

— Как же, как же! Славный человек и хороший музыкант. Он чувствует душу инструмента, на котором играет. И инструменты отвечают ему, раскрывая душу музыки. Так вы, наверное, хотите увидеть эту цитру? Кстати, если не секрет — где вы ее видели прежде? Ведь вы нарисовали ее с натуры?

— Не совсем. Я увидел этот инструмент на одной старинной картине… так что это — копия копии…

— На картине? — Музейный смотритель явно заинтересовался. — На какой картине? Дело в том, что мы собираем не только сами музыкальные инструменты, но и картины с их изображениями… — С этими словами доктор Гвадичелли указал рукой на картины, развешанные по стенам церкви. Только теперь Старыгин разглядел, что на всех этих картинах присутствуют музыкальные инструменты.

Здесь были музицирующие ангелы с голубыми крыльями, библейский царь-псалмопевец Давид с арфой в руках, Аполлон с кифарой, Пан с флейтой…

В одном из простенков он увидел современную картину, на которой был изображен скрипач с запрокинутым к небу, одухотворенным лицом. В нем Старыгин узнал знаменитого маэстро Иегуди Менухина. Рядом висел натюрморт с разобранной на части скрипкой, в котором Старыгин узнал работу Пикассо.

— Так на какой картине вы видели тосканскую цитру? — повторил свой вопрос доктор Гвадичелли.

— Это картина неизвестного итальянского художника шестнадцатого века, — ответил Старыгин уклончиво.

Он не хотел посвящать малознакомого человека в свои удивительные и опасные приключения.

— Интересно! — протянул смотритель. Видимо, он почувствовал, что Старыгин что-то недоговаривает, но не стал настаивать из деликатности. — Ну что ж, если хотите, я могу показать вам тосканскую цитру из нашей коллекции.

Он провел Старыгина в пристройку к церкви, где располагались служебные помещения музея, в частности — его собственный рабочий кабинет.

Старыгин почувствовал себя как дома, точнее — как в своем рабочем кабинете в Эрмитаже. В комнате доктора Гвадичелли царил такой же, как у него, рабочий беспорядок, здесь пахло лаком, воском и старым деревом, вдоль стен стояли стеллажи и шкафы с научной литературой, большую часть помещения занимал огромный рабочий стол, на котором были разложены детали музыкальных инструментов, находящихся в разной стадии реставрации.

И на самом видном месте лежал тот самый инструмент, из-за которого Старыгин пришел в этот музей, тот инструмент, который держал в руках персонаж «Тайной вечери».

— Вот она — тосканская цитра! — с гордостью произнес Гвадичелли. — Таких инструментов едва ли наберется пять во всем мире!

— Вы позволите? — Старыгин потянулся к инструменту.

— Только очень осторожно! — предупредил его хозяин кабинета. — Хотя что я говорю! Вы ведь реставратор, вы должны понимать, как следует обращаться с такими артефактами…

Старыгин бережно взял в руки бесценный инструмент и стал разглядывать его, поворачивая к свету разными сторонами.

Что хотел сказать художник, поместив этот инструмент на своей картине?

Корпус цитры, легкий и немного несимметричный, был изготовлен из темного дерева, источавшего нежный, едва ощутимый аромат. Старыгин, которому очень часто приходилось работать со старыми досками, узнал грушевое дерево.

На задней стороне корпуса был незамысловатый рисунок — мальчик в забавной шапке-колпачке и его дрессированная собачка, прыгающая через обруч…

— Что это за рисунок? — спросил Старыгин с интересом. — Он как-то не подходит к музыкальному инструменту.

— Отчего же? Это, можно сказать, иллюстрация к старинной народной песенке «Маленький ломбардец». Видите, на голове у этого мальчика ломбардская шапка. Мне эту песенку пела моя бабушка… — Доктор Гвадичелли задумчиво улыбнулся, вспоминая прошлое. — Это песенка про бедного малыша, сироту, который ходит по деревням со своей собакой… кстати, вы видите, здесь же, рядом с рисунком, выгравированы ноты этой песенки.

На деке действительно были выгравированы какие-то странные значки, на взгляд Старыгина, совсем не похожие на ноты.

— А что это за значки?

— Это — старинные нотные знаки, они употреблялись для музыкальных записей до того, как бенедиктинский монах Гвидо Аретинский изобрел современную нотную систему. Монахи францисканского ордена долго не хотели принимать новшество своего конкурента и пользовались старыми знаками — так называемыми невмами. Ну, иногда я пользуюсь ими, так сказать, для развлечения! Раз уж я имею дело со старинными инструментами — значит, хоть изредка нужно пользоваться старинной нотной записью. В этом есть какая-то логика. А так… это очень милая песенка, трогательная и печальная…

Старыгин сфотографировал деку с рисунком и нотной записью на камеру своего телефона.

Синьор Гвадичелли осторожно взял у Старыгина цитру, бережно коснулся ее струн и, пробежав по ним пальцами, исполнил короткую трогательную мелодию, напевая при этом негромким, чуть хрипловатым голосом, удивительно подходящим к глуховатому, теплому, удивительно живому звучанию струн: