Наталья Александрова - Тайна тринадцати апостолов

— Постойте, синьор Пьетро, вы говорите «G», «L», «К»… то есть эти значки имеют буквенные названия?

— Ну да. — Старик удивленно взглянул на Старыгина, как будто тот не знает очевидных вещей. — Ну да, крючки можно рисовать, а можно записывать буквами и цифрами. Ведь эти ваши новомодные ноты тоже можно рисовать на нотном стане, а можно писать — до, ре, ми… ну, и так далее, бамбино, ты сам знаешь.

— Знаю… — озадаченно проговорил Старыгин. — А можете вы мне записать буквами эту мелодию? Ну, мелодию этой старой песенки?

— Что за вопрос? Конечно, могу! Только я говорю тебе, бамбино, — здесь все напутано, так я тебе запишу правильную мелодию, так, как ее пели у нас, в Ломбардии!

— Нет-нет, синьор Пьетро, запишите ее так, как здесь — со всеми ошибками!

— С ошибками? — переспросил старик. — У тебя странные вкусы, бамбино! Но в конце концов ты угостил меня обедом, заказал мне вино, а кто платит, тот и заказывает музыку. Даже если заказчику нравится фальшивая музыка, музыкант должен ее играть. Только вот еще что — дай мне карандаш или ручку. Пьетро Ломбардский, к сожалению, не имеет ни того ни другого.

Старыгин протянул старику ручку. Тот взял со стола салфетку и крупными неровными буквами записал на ней цепочку знаков. Затем удивленно проговорил:

— Смотри-ка, что получилось!

Старыгин придвинул к себе салфетку.

На ней было написано:

«AD 6482 ILLENARG AC».

Дмитрий Алексеевич был разочарован.

Он надеялся, что буквенная запись мелодии приблизит его к разгадке тайны — но в этой записи не было никакого смысла.

К столу подошел официант. Он принес графинчик домашнего вина и бокалы.

Пьетро, радостно потирая руки, наполнил бокалы и провозгласил:

— За настоящую музыку! За старую музыку! И за старые времена, когда люди умели петь и умели работать!

— За настоящую музыку… — проговорил Старыгин без особого энтузиазма.

Американская девочка за соседним столом, которая до этого старательно расчесывала волосы своей куклы, уронила маленькое ручное зеркальце, которое подкатилось к ногам Старыгина. Дмитрий Алексеевич хотел отдать его маленькой хозяйке, но случайно взглянул через зеркало на салфетку.

Надпись на ней показалась ему не такой бессмысленной, как прежде.

Он поднес зеркало к салфетке и прочел отраженную в нем надпись:

«CA GRANELLI 2846 DA».

— Дяденька, — окликнула его девочка, — отдай мне зеркало! Это мое зеркало!

— Сейчас, детка! — Старыгин торопливо записывал отраженную надпись.

Надпись была сделана простейшим шифром — зеркальным, или шифром Леонардо. На салфетке было написано «Ка Гранелли, 2846 DA»… Ка — этим словом, сокращенным от «каса», то есть дом, в Венеции называют все старые палаццо, дворцы аристократов.

Вернув девочке ее зеркальце, он окликнул официанта:

— Скажите, вы знаете такой дворец — Ка Гранелли?

— Как же, как же, он находится на Большом канале, неподалеку от церкви Сан-Стае.

— Чему ты так обрадовался, бамбино? — проговорил старый музыкант.

— Мне очень понравилась мелодия, которую вы для меня записали.

— Я же говорил тебе — старая музыка куда лучше новой!

Доехав на вапаретто до остановки Сан-Стае, Старыгин сошел на берег и, сверившись с картой, дошел до изящного трехэтажного дворца из розового камня. Перед входом во дворец висела табличка:

«Исторический архив Венеции».

За дверью стоял молодой карабинер, который убедился, что у Старыгина нет оружия, и пропустил его к стойке, за которой сидел пожилой господин в черном старомодном костюме, какие носят обычно сотрудники похоронных бюро.

— Что угодно синьору? — осведомился он голосом сухим и бесцветным, как прошлогодний листок.

— Я хочу взглянуть на дело за номером 2846 DA, — ответил Старыгин, сверившись со своей записью.

— Серия DA? — Служитель поднял на Старыгина бесцветные глаза. — Это особое хранение… вы можете представиться, синьор?

— Конечно… — Старыгин положил на стойку временный пропуск в музей Коррер со своим именем и добавил: — Я — сотрудник Петербургского Государственного Эрмитажа, прибыл сюда в научную командировку. Здесь я работаю с доктором Анджелой Контарини…

Имя Анджелы Контарини действовало на местных жителей волшебным образом.

— О, вы друг графини Контарини! — Глаза служителя потеплели и даже приобрели какой-то живой оттенок. — Разумеется, мы постараемся вам помочь…

Он нажал кнопку на переговорном устройстве и проговорил в него:

— Витторио, подойди, пожалуйста!

Тут же дверь за его спиной открылась, и оттуда вышел удивительно похожий на него человек — в таком же похоронном костюме, с таким же невыразительным лицом.

— Проводи синьора в сектор DA, — произнес первый служитель и на невысказанный вопрос своего двойника добавил: — Синьор — друг графини Контарини.

Второй служитель изменился при имени Анджелы так же, как и первый. Взглянув на Старыгина с интересом, он провел его в неприметную дверь, за которой оказался лифт.

Поскольку в этом здании было всего три этажа, Старыгин удивился, зачем здесь нужен лифт. Но он еще больше удивился, когда кабина заскользила не вверх, а вниз. Видимо, там, в подземных этажах, хранились самые важные документы.

Кабина остановилась, двери открылись, и молчаливый провожатый привел Старыгина в небольшую комнату, где имелись письменный стол и несколько стульев.

— Подождите здесь, — проговорил он своим бесцветным голосом. — Я сейчас принесу вам нужную единицу хранения. Напомните, какой номер вы назвали?

— 2846 DA.

Служитель кивнул и вышел.

Старыгин сел на один из стульев и приготовился к долгому ожиданию.

Однако прошло всего несколько минут, когда дверь открылась и служитель вкатил в комнату тележку, на которой лежала большая книга в темном кожаном переплете.

— Вот то, что вы заказывали! — прошелестел служитель, перекладывая фолиант с тележки на стол. — Думаю, вас не нужно предупреждать, что с этой книгой нужно обращаться чрезвычайно бережно.

— Не нужно, — заверил его Дмитрий Алексеевич.

Служитель кивнул и вышел.

Старыгин дождался, когда дверь за ним закроется, и подошел к столу.

На обложке книги, которая лежала перед ним, было выведено потускневшими от времени буквами, отливающими старой позолотой:

«Отчеты, представленные выборными магистратами Светлейшей республики высокому Совету двадцати четырех».

Такой серьезный заголовок и толщина книги привели Старыгина в ужас. Вряд ли он сумеет изучить эти отчеты за час-другой, а потратить на их изучение несколько дней он просто не может — у него нет свободного времени. Тем более что вряд ли он сможет разобраться в финансовой отчетности шестнадцатого века.

Все же он открыл книгу, подивившись тому, какая у нее толстая и тяжелая обложка, и начал перелистывать пожелтевшие и ломкие от времени страницы.