Оливер Пёцш - Дочь палача и Совет двенадцати

– Цирюльником! – Пфунднер злорадно рассмеялся. – То есть обыкновенный пиявочник. Тянули кровь и деньги.

– Не вздумайте порочить цирюльников, – строго произнес Гайгер. – Зачастую цирюльник умеет куда больше, чем какой-нибудь юный медикус, который только и может, что определить цвет мочи. И они разбираются в болезнях куда более серьезных… – Он с интересом взглянул на Симона. – Мы как раз обсуждали опухоль, которая мучает супругу почтенного казначея. Сначала она появилась в левой груди, и я в конце концов вынужден был отнять ее. Теперь опухоль перешла на правую грудь и увеличивается каждую неделю. Скажите, любезный коллега, как бы вы поступили?

Симон видел, с каким пренебрежением смотрит на него Пфунднер. Что за совет может дать простой цирюльник из Шонгау? Он задумался на мгновение, потом прокашлялся.

– Если опухоль величиной уже с голубиное яйцо, вероятно, придется отнять почтенной женщине и вторую грудь, – ответил он. – С захватом здоровой плоти, чтобы болезнь не распространялась. Потом прижечь рану, перевязать и…

Он помедлил.

– И?… – спросил Гайгер.

– И молиться. Если это то, что я думаю, то лишь Господь в силах помочь этой женщине.

– Ха, и снова Бог! – прошипел Пфунднер. – Вот что советует цирюльник из Шонгау? Молиться? Больше вы ничего не умеете?

Симон хотел ответить, но в этот момент раздались фанфары, и все разговоры в зале сразу смолкли. Затем распахнулись двери напротив сцены, и появился отряд стражников. Симон разглядел среди них курфюрстину в праздничном наряде, а подле нее – роскошно одетого мужчину, вероятно, ее мужа, самого курфюрста. Рядом шли мальчик и девочка лет десяти, и оба были одеты как взрослые. На сцену вышел герольд и стукнул по полу позолоченным посохом.

– Почтенные гости, склоните головы перед курфюршеской семьей! – приказал он.

В зале все преклонили колена, дворяне и придворные на балконах тоже склонили головы. Некоторое время стояла тишина, и Симон слышал стук собственного сердца. Он едва не касался лбом пола. Каким же надо быть идиотом, чтобы посоветовать величайшему врачу Баварии молиться! Неужели нельзя было предложить ему какое-нибудь лекарство, какое-нибудь чудодейственное средство? Теперь все его попытки стать ученым, вероятно, обречены на провал, а трактат пригодится разве что для растопки. Какой позор!

Снова раздались фанфары, люди начали подниматься с колен и занимать места. На сцене появились музыканты и принялись настраивать свои инструменты. Фронвизер вздохнул. Его единственный шанс был упущен.

Тут лекарь почувствовал руку у себя на плече. Он обернулся и увидел, к своему изумлению, Малахию Гайгера. Доктор улыбался.

– Я оценил вашу честность, коллега, – произнес он. – Это и отличает мастера от шарлатана. Против рака нет средства. Если у вас будет желание побеседовать, можете заглянуть завтра в полдень в больницу Святого Духа. Поговорим с глазу на глаз, как коллеги.

Он развернулся и направился к одному из балконов. Симон до того растерялся, что некоторое время стоял неподвижно.

Поговорим с глазу на глаз…

Только когда поднялся занавес, Фронвизер осознал, что Петер снова куда-то подевался.

Петер следил за разговорами взрослых и изнывал от скуки. Когда отец сказал, что опера чем-то похожа на театр, мальчик обрадовался. Он любил театр! Два года назад в Обераммергау ему довелось наблюдать за репетициями известной мистерии, а в Шонгау иногда приезжал артист с большим ящиком, и на его сцене плясали куклы. Но этот театр, очевидно, предназначался исключительно для взрослых. Во всяком случае, других детей Петер здесь не видел.

С той самой минуты, когда посыльный передал им приглашение, Петер с нетерпением ждал встречи с новым другом. Поначалу никто не верил, что он подружился с настоящим кронпринцем. Ни отец, ни Пауль – тот называл его вруном и хвастуном. Но теперь им придется поверить! Ведь они были здесь потому, что так приказал Макс. Петер с удовлетворением представил себе, как вылупит глаза учитель Керль, если увидит его здесь. Макс пообещал тогда, что они увидятся снова, и очевидно, добился своего. И это притом, что мать его была кем-то вроде королевы.

Но Макс все не появлялся, и Петер заскучал.

А ему так хотелось рассказать новому другу, что отец разыскивает его собаку! Сама курфюрстина дала ему такое поручение. Отец наверняка разыщет Артура, и тогда Петер сможет чаще приходить к Максу в резиденцию! Он станет ходить в эту новую школу, про которую рассказывала мама, и все будет хорошо.

Петер нетерпеливо посмотрел на отца: тот разговаривал с каким-то суровым господином и неприятным пучеглазым мужчиной. Почему все тянулось так долго? Ну, по крайней мере, в зале было тепло и не было сумасшедших вроде мастера Ганса. Петер надеялся, что никогда больше не повстречает этого жуткого типа. Одни только красные глаза чего стоили! Как у дьявола. И эти белые волосы…

За спиной кто-то кашлянул, и Петер вздрогнул. Но это оказался всего лишь посыльный курфюрста. Он знаком велел следовать за ним. Мальчик хотел предупредить отца, но тот был поглощен беседой, и он передумал. Отец всегда злился, если его отвлекали от важных дел.

В радостном предвкушении Петер последовал за посыльным, который провел его на третий этаж. Уж теперь они наконец-то встретятся с Максом! То и дело навстречу им попадались мужчины в париках или пахнущие фиалками дамы и с любопытством поглядывали на Петера. На третьем этаже народу было куда меньше, чем внизу. Зато у каждого балкона стояла стража.

Посыльный отворил одну из дверей и ввел Петера внутрь.

– Жди здесь, – приказал он. – Не вздумай никуда уходить!

Он закрыл дверь, и Петер остался один. На балконе стояли только два стула, подбитые синим бархатом. Стены тоже были отделаны бархатом, и мальчику казалось, что он сидит в большом ящике. Справа и слева горели белые свечи, источая приятный аромат, не то что вонючие коптилки в Шонгау.

На сцене вдруг загремели фанфары, и гостям приказали склонить головы перед курфюршеской семьей. Наконец-то! Макс тоже был там, но, к великому разочарованию Петера, он занял место в нижнем зале, рядом с родителями и сестрой. Выходит, на нового друга ему придется смотреть только издалека…

Огорченный Петер устроился на одном из стульев. В свете большой люстры он увидел отца: тот, по всей видимости, разыскивал его. Петеру стало совестно. Может, следовало встать и помахать? Но в этот момент огни в зале погасли и поднялся занавес. На сцене появился тощий учитель музыки Керль. В первую секунду Петер испугался. Что, если он опять его вышвырнет? Сын лекаря пригнулся, но потом понял, что Керль его не увидит. Капельмейстер поправил парик, взмахнул палочкой, и заиграла флейта.