Оливер Пёцш - Дочь палача и Совет двенадцати

Чтобы скоротать время, лекарь прислушивался к разговорам окружающих. Все вращалось вокруг обыденных тем вроде слухов, политики и предстоящих сделок. Но когда рядом с ним заговорил тучный мужчина, Симон навострил уши.

– Палачи, будь они прокляты! – прогремел он. – Как только эти подонки устроили свой Совет в Ау, все в городе пошло кувырком! До сих пор эти убийства меня особо не заботили. Недопустимо, чтобы какой-то безумец выбирал себе жертв среди патрициев.

– Старик Вильпрехт, похоже, вне себя! – шепнула полноватая дама в элегантном чепце и платье с глубоким вырезом. – Он назначил награду тому, кто назовет убийцу его молодой супруги.

– Такую же награду следовало бы назначить и за поимку проклятых фальшивомонетчиков, – проворчал толстяк. – Я слышал, курфюрст так и поступил. День ото дня все хуже. Вчера на рынке я получил тридцать серебряных талеров за три тюка материи. А дома, когда я взвесил монеты, оказалось, что они слишком легкие! Это уже третий раз, и все время серебряные монеты! Талеры, бацены, пфенниги… ничего нет святого для этих мерзавцев!

– Следует остерегаться, а не то нас постигнет та же участь, что и наших отцов, – поддержал его пожилой мужчина в простом черном сюртуке. – Помните? Фальшивомонетчиков развелось как грязи. Они отбирали полновесные монеты и переплавляли одну хорошую в две плохие. Причем делали это по приказу курфюрста! В конце концов деньги обесценились, и все разорились!

– Я слышал, кого-то из этих мерзавцев уже вывели на чистую воду, – добавил толстяк, вытирая шелковым платком пот со лба. – Какой-то ветреный тип низенького роста в книжной лавке Вагнера представился доктором. Правда, ему удалось улизнуть.

– Их должно быть куда больше, – проворчал третий, с жестким брыжом, вероятно, тоже из числа патрициев. – Все превосходно организовано. Кроме того, им нужна мастерская, формы для литья или даже пресс для чеканки. Черт знает, как им это все удается. Мастерская, должно быть, надежно скрыта, иначе ее давно отыскали бы!

– Ну, как я уже сказал, – шепнул пожилой мужчина, – в прошлый раз за этим стоял сам курфюрст. Нужны лишь несколько подонков, которые незаметно, по разным каналам пустят деньги в оборот. Не хочу оскорблять никого из господ, но такие люди вполне могут быть среди нас.

Он огляделся, и Фронвизер постарался принять самый непринужденный вид. Ему показалось или толстяк посмотрел на него с подозрением? Симон схватил Петера за руку и потащил подальше от группы.

– Ай! Мне же больно! – пожаловался сын.

– Прости, – прошептал Симон. – Но… мне кажется, скоро начнется представление, и нам следовало бы…

Он запнулся. Из множества разговоров его ухо вдруг уловило вполне определенное имя. Или ему послышалось? Лекарь остановился и прислушался. Действительно, имя повторилось.

– …никаких улучшений, доктор Гайгер…

Доктор Гайгер!

Симон резко развернулся. Рядом разговаривали двое мужчин. Один из них, лет сорока, был похож на рыбу, с наметившейся лысиной, мягкими бледными губами и выпученными глазами. Второй выглядел намного старше. Короткая борода была тронута сединой, волосы аккуратно подстрижены, взгляд суровый. В простой черной мантии он походил на священника.

– Я могу еще раз попробовать сурьму, – сказал он рыбоглазому. – Но боюсь, что опухоль уже не остановить.

– И тем не менее она по-прежнему жива, – пожаловался мужчина. – И так продолжается почти год.

– Можно подумать, господин Пфунднер, вы желаете своей супруге скорейшей смерти…

– Господи помилуй! – Рыбоглазый возмущенно мотнул головой. – Просто больно видеть, как она страдает.

– Тогда подарите ей свое время и любовь. И то и другое уже многих исцелило.

Пфунднер робко улыбнулся.

– Первого у меня не так уж много. А второе тает, как снег под солнцем, стоит поглядеть на нее, чахлую и зловонную… Полагаю, доктор Гайгер, вы понимаете, о чем я.

– Нет, боюсь, что не понимаю.

Симон возблагодарил небеса. Подумать только, в нескольких шагах от него стоял Малахия Гайгер собственной персоной! Лекарь не верил своему счастью. С другой стороны, не было ничего необычного в том, что известнейший мюнхенский врач приглашен на такой вечер. Все, что теперь оставалось, это набраться смелости и заговорить с доктором. Правда, он не взял с собой записей. Хотя это, возможно, и не самое подходящее место, чтобы обстоятельно говорить на такие темы…

Ну, на худой конец, можно заложить основу для будущей беседы.

Симон глубоко вдохнул.

– Я сейчас, – шепнул он Петеру.

Потом собрал все свое мужество в кулак и шагнул к мужчинам.

– Ну, хоть давайте моей жене побольше снотворного мака, – говорил Пфунднер. – Тогда не придется слышать по ночам ее крики и жалобы…

Симон робко кашлянул.

– Доктор Гайгер, – вмешался он в разговор. – Прошу прощения, что прерываю…

Оба с удивлением оглянулись на лекаря. Пфунднер раздраженно дернул тонкими, едва заметными бровями.

– С какой это стати вы влезаете в нашу беседу? – рявкнул он. – Кто вы такой вообще?

– Э… я доктор Симон Фронвизер из Шонгау, и…

– Из Шонгау? – Пфунднер желчно рассмеялся. – Это где-то рядом с Альпами, верно? В оперу стали пускать всякую деревенщину?

«Я здесь по приглашению курфюрстины, карп ты напыщенный», – подумал Симон. Но вслух говорить этого не стал. Тогда наверняка пришлось бы рассказать о поручении разыскать придворную собаку, а этого ему хотелось меньше всего.

– В Шонгау тоже есть театр, – заявил Симон, выпятив подбородок. – И неплохой, скажу я вам.

Он, конечно же, врал – до сих пор в Шонгау заезжали лишь странствующие труппы, ночевали в трактирах и выступали на площади. Но Симона возмутило высокомерие мюнхенского патриция.

– Можете как-нибудь посетить наш старинный город, – добавил он.

– Ну, это вряд ли, – промолвил Пфунднер. – А теперь, пожалуйста, оставьте нас.

– Вы сказали, что вы доктор? – вступил в разговор Малахия Гайгер и пристально взглянул на Симона. – Я бывал в Шонгау. Правда, очень давно. Тамошний лекарь умениями, мягко говоря, не отличался, а вот выпить, к сожалению, любил.

«Мой отец», – с горечью подумал Симон.

– Городской совет назначил меня лекарем всего пару лет назад, – сообщил он, не углубляясь в свое прошлое.

– Мои поздравления. А где вы учились, позвольте спросить?

– В Ингольштадте. Но с тех пор прошло уже много лет.

Симон почувствовал, что краснеет. Обучение в Ингольштадте было темным пятном в его биографии. Через несколько семестров ему пришлось бросить учебу – из-за нехватки денег и, вероятно, лени. Для отца это стало тогда огромным разочарованием.

– Поначалу я… несколько лет проработал цирюльником, – добавил он нерешительно.