Иван Погонин - Экспедиция в рай

Несмотря на то что с момента обнаружения трупа прошло уже около часа, Эмма Ханзинг никак не могла успокоиться. Она то теребила дрожащими руками платье, то крестилась, то вытирала со лба испарину и беспрерывно причитала:

– Что же это делается, что делается!

О своей страшной находке она рассказывала всем желающим и повторила свою печальную повесть, наверное, уже раз десять. Когда Тараканов с сыскными чиновниками подошел к ней, она как раз закончила рассказ, но, увидев новые лица, тут же начала его снова:

– Я, стало быть, овечек пасу, здесь рядышком – у завода. Тут пасти надо осторожно, сами видите, сколько здесь ям, не дай бог какая скотинушка упадет – греха не оберешься, овцы-то не мои, хозяйские, вот я и смотрю в оба глаза. Гоню я, значит, овечек и вдруг вижу: в одной яме что-то плавает. Я так и обмерла! Неужели, думаю, не доглядела, скотинушка моя потопла! Ближе подошла, у меня от сердца-то и отлегло, вижу – не овца в яме плавает, а мешок. Ну, интересно мне стало, решила посмотреть. Эх, кабы я знала, что в нем, в жизнь бы не сунулась!

Пошла я к соседке – Креете Трестин, она тоже на Мызной живет, как и я. Попросила у нее грабли. Та спрашивает: зачем? Я про мешок и рассказала. Она со мной увязалась. Зацепили мы мешок граблями, потянули, а он возьми и развяжись, а там, мать Царица Небесная! Сначала я, правда, не поняла, думала, тряпье какое-то, а как получше разглядела, так как закричу! Креета тоже давай орать, да как даст стрекача, только я ее и видела. Она молодой была, так быстро не бегала, а ей в этом году шестьдесят лет исполнилось! Ой, что же делается, что делается!

Мешок с трупом лежал у самой ямы – из воды его вытащил местный околоточный, или, как он сейчас назывался, районный начальник. Врач, сняв пиджак и засучив рукава белоснежной сорочки, диктовал следователю:

– На передней части шеи резаная рана длиной… – доктор приложил к горлу убитой растопыренные большой и указательный пальцы, – длиной около двадцати сантиметров. Судя по отсутствию обильного кровотечения, рана эта посмертная. На лице – поперечная рубленая рана, идущая от левого глаза через нос в сторону нижней челюсти, левый глаз вытек. На лбу – зияющая рана длиной… – врач опять померил рану пальцами, – три с половиной сантиметра. Тэк-с. Господа, кто-нибудь, переверните тело, будьте любезны.

Помогать врачу никто не спешил. Осип Григорьевич, закуривший было папиросу, выкинул окурок, снял пиджак, бесцеремонно вручил его стоявшему рядом городовому, подошел к телу и перевернул его на спину.

– Благодарю вас, – сказал доктор. – Итак, продолжим. В затылочной части раз, два, три… восемь зияющих ран, предположительно от удара лезвием топора…

– Не надо предположений, херра Сульг, – попросил следователь. – В протокол надобно вносить только факты.

– Хорошо. Тогда можете смело написать, что раны на затылке нанесены топором, без всяких предположений, – обиделся врач. – Я, молодой человек, – Сульг сделал ударение на слове «молодой», – подобных ран видел великое множество и ни с какими другими не спутаю. Топором ее били по голове, это абсолютно точно.

Следователь первого участка Вольдемар Мяннимяги, и вправду совсем молодой человек, пожал плечами, но спорить не стал, продолжая водить карандашом по бумаге.

– Судя по отсутствию следов гниения, убита дама была несколько часов назад.

– Несколько – это сколько? – спросил следователь.

– Не более двенадцати часов назад. Точнее скажу после вскрытия и получения результатов гистологии. Причиной смерти может быть практически любая из описанных мною ран, кроме раны на горле, которая, как я уже говорил, нанесена посмертно. Я свою часть осмотра закончил, господа, и умываю руки.

Врач подошел к яме, наполненной водой, и действительно стал мыть руки. То, что в этой яме несколько часов плавало тело убитой, его, по-видимому, нисколько не смущало.

Осип Григорьевич опустился на колени и стал внимательно рассматривать погибшую. Это была молодая девушка, одетая в ярко-голубое платье в белый горох. Платье задралось и обнажило грязно-белые, заштопанные в нескольких местах трусы. Девушка была боса.

– Документов при ней не было? – спросил следователя Цейзиг.

– Ни документов, ни кошелька, ни сумочки.

– Может сумка на дне?

– Может быть. Пошлите в поселок, пусть мужики выкачают из ямы воду, посмотрим.

– Мужики бесплатно воду таскать не станут.

– Тогда сами таскайте! – разозлился судейский. – Вон вас сколько, авось справитесь.

– Арвид, – обратился начальник КриПо к Перисильду, – сходи в Кадастик [14], попроси мужиков помочь. Четверть им пообещай, что ли.

Перисильд не спеша двинулся к поселку.

– Мадам, – позвал следователь Ханзинг, – будьте любезны подойти ко мне, я вас формально допрошу. А вы, господа не стойте без дела, походите вокруг, поищите, может, чего-нибудь найдете. Господин Цейзиг, заставьте наконец своих людей работать.

Сыщики и чины местной наружной полиции разбрелись по округе. На месте происшествия остались только Якобсон, Тараканов, Цейзиг, врач, Ханзинг и следователь.

– Какие будут мысли, господин Цейзиг? – Мяннимяги, окончив допрос свидетельницы, встал со складного стульчика, на котором сидел все это время, и потянулся, хрустнув костями.

– Пока трудно судить, – неуверенно начал главный нарвский сыщик. – Информации крайне мало. Вот личность покойной установим, тогда легче будет. Ну а сейчас что я могу сказать? Может быть, это проститутка, убитая клиентом, а может, местная честная девушка, которую изрубил ее воздыхатель в порыве ревности.

– Я бы по платью поискал, – подал голос Тараканов.

Следователь в первый раз удостоил его взглядом.

– По платью? Почему? Вы вообще кто? – Служителя Фемиды смутил страшный акцент говорившего – ну не мог человек, так скверно изъяснявшийся на эстонском, состоять на государственной службе.

– А это… это… – замялся было Цейзиг, но тут же нашелся: – Это наш новый водитель.

– Водитель? Шофер? А, сыщик-любитель! – улыбнулся Мяннимяги.

– Господин Тараканов отнюдь не любитель, – сказал доселе молчавший столичный гость. – Разрешите представиться, господин следователь, – инспектор полиции Якобсон. Нахожусь в Нарве с проверкой. Имел честь знать господина Тараканова еще с довоенных времен. Он много лет прослужил в царской сыскной полиции.

– Вот как! Тогда позвольте спросить вас, господин бывший царский полицейский, исходя из каких соображений вы сделали вывод, что поиски надо начать именно с платья?

– Я недавно приценивался к точно такому платью в магазине Тимофеева, на Петровской площади. Жене хотел купить на годовщину свадьбы. Это платье у Тимофеева стоит пять тысяч.

– Ого! – присвистнул Мяннимяги. – Неплохо у нас водители зарабатывают!