Юлия Нелидова - Дело о бюловском звере

— Вот была раньше Герочка, никаких вам волков-с, никаких куниц — всех отвадила, всех распугала. Хотя Ульянушка говорила, что она сама никогда первая не нападает. Эх, — вздохнул Саввич, утер слезу. — Вы ешьте, ешьте, дорогой Иван Несторович. Я нарадоваться не могу, что вижу вас живым и невредимым. А то ведь тогда в окно-с выпрыгнули, думал, все — костей не соберем.

Иноземцев замер, едва не расплескав варенье.

— А кто это — Герочка?

— А, — отмахнулся камердинер. — Старая-с история, мне велено было, конечно же, молчать. Но сейчас разве имеет молчание какой-либо смысл, — опять вздохнул Саввич, поморщился, не выдержал, достал платок и разрыдался. — Вот ведь в чем дело, Иван Несторович, — продолжил он чуть погодя, — Ульянушка при всей своей внешней степенности была очень взбалмошной девочкой. Непоседа, так сказать, сущий бесенок, хоть и тщательно пыталась сие скрыть. Не хватало ей в деревне простора, а может, людей равных не хватало. Да и воспитание его высокопревосходительство дал весьма странное, поощрял всяческие сумасбродства. Она с детства и по крышам прыгала как галчонок, и в лес сбегала, над челядью постоянно подшучивала. То скот весь из загона выпустит, то в корыто с бельем леща подкинет, то, напротив, чью-нибудь работу ночью доделает… Раз сама чуть ли не все сено за ночь по амбарам растаскала, десять годков ей тогда минуло. Кто ж на нее, ребеночка, барышню юную, подумает? Никто! На другой день подняться не могла, спины разогнуть, руки-с все в мозолях, пришлось неделю в спальне пролежать. Зато довольная, что вся округа в недоумении ходит. «Разве не смешно, Саввушка, смешно же! Они ведь на лешего теперь думают. Вот потеха!» Люблю, говорила, потешить людей. А слуги сплошь темные, тотчас молву пустили, что домовой в усадьбе завелся, а из лесу леший повадился ходить. Ульянушка видит, что дело как по маслу, дальше балует. Пару раз в простынях в кухню спускалась, до приступа кухарку довела. И кто знал, что она эту свою нехорошую привычку-с до такого страшного конца доведет. Уж как я себя корю, как ругаю, что с младых лет приучился ее капризам потакать да прикрывать ее выходки, а порой… а порой в них участвовать.

— Что вы имеете в виду? — нахмурился Иноземцев. — Получается, что вы ей помогали? Помогали Лиловую Тень изображать?

— Погодите гневаться, ваше благородие, нельзя тогда мне было вам сказать, а то б проклятый француз вас тотчас порешил и меня заодно. Он был на грани все единым выстрелом решить. Очень уж в нетерпении пребывал — вы ведь восьмым прибыли-с… Если бы вы знали все до конца, то не были б на меня в такой претензии, обиды б не держали. А я и сам готов вам все поведать, душу облегчить… с каким грузом живу, словами не высказать, ваше благородие, уж никакие-с сердечные капли не помогают.

Иноземцев отодвинул от себя тарелку, скрестил руки на груди.

— Я бы попросил, дорогой Саввич, все доподлинно поведать. За тем я и явился.

— Охотно, ваше благородие, охотно. Прежде начну я с истории его превосходительства, с которым лично знаком не был, но о котором тем не менее знаю немало любопытных подробностей. Вы удивлены, наверное, как это — знаком не был? Да, ваше благородие, в глаза его никогда не видел истинного Аристарха Германовича, ну разве что только на портрете.

Сбежал он тогда на четвертом десятке жизни в Африку, ибо просадил в «фараона» все свое состояние, даже в отставку не подал, так как есть сбежал… А в Африке земли сплошь золотом да алмазами усеяны, там рукой песок поскреби и среди комочков глины можно пару-тройку зерен алмазных найти. Только старателем наймись, в аренду клочок земли возьми за сотню фунтов стерлингов, вырой ямку и хоть весь день из нее камушки-то и извлекай. Да только условия африканские были не бог весть какие-с — жара, жалкая хибарка из сухих веток, буйволовая подстилка заместо кровати и вода на вес энтих алмазов. Так что, бывало, старатели все камни найденные за воду отдавали. А сколько их там мерло, как во время чумы. И болезни всякие водились, и звери ночью нападали — и львы, бывало, и леопарды, и гиены стайками бродили вокруг рудника в поисках падали.

Вот так и жил его высокопревосходительство несколько долгих лет, все искал-с, искал. Однажды повадился возле генераловой ямки виться мальчонка лет десяти-одиннадцати — мексиканец, то ли сынишка чей-то, то ли так, найденыш, сейчас уже никто и не упомнит. Заметив ребячье внимание, его превосходительство заговорил с ним по-русски и, несмотря на то что тот ни слова не понимал, сам того не замечая, стал с ним разговаривать так, словно с самим собой. Работал и говорил что-то, то сказки сказывал, то анекдоты, бывало, стихи прочтет, ну все, что на ум приходило, то и говорил, чтобы самому русскую речь не забыть, чтоб время быстрее летело, да и из тоски по родным краям, что уж скрывать. А мальчишка удивительный был — сам чернявый, а глаза как янтарь с золотистым отливом. Ну как у нашей Ульянушки. Сидел и слушал. Слушал, слушал. А потом как начал тоже по-русски лопотать, так, словно где-нибудь в наших губерниях родился, его высокопревосходительство только весь рот раскрыл от изумления. Удивительной смышлености мальчик-с. Жалко, если бы пропал. И начал тогда генерал рассказывать ему о науках разных, считать научил, географию поведал, астрономию, а по ночам при зажженной лучине грамоте русской и английской обучал.

И так за пару лет на сем прииске он прикипел душой к мальчишке, что когда пришло время покинуть рудник, взял его с собой, никто и не возразил. Вместе они после волонтерами в британскую армию пошли, вместе на собранную горсточку алмазов земли прикупили, вместе «Бюлов Диамондс» открыли. Прошло лет семь-восемь. Паренек стал величать его превосходительство отцом, и навряд ли кто бы в этом усомнился, потому как, когда вырос мальчишка, был он до того похож на генерала, что тот невольно задавался вопросом, а не согрешил ли он по пьяни с какой-нибудь мексиканкой. Но столько лет тому назад он никакой мексиканки повстречать не мог, конечно-с. Это была одна из тех случайностей, которые иные часто за знак свыше принимают.

Но тут случилась история, о которой он сам вам изволил поведать, если ваше благородие помнит. Вы, наверное, поняли из рассказа, что его превосходительством я величаю старого генерала, а будущий генерал, которого вы гипнозом спасали, — это как раз мальчишка и был. Ему тогда лет семнадцать было, когда его африканское зверье в пустыню уволокло. Все, что он рассказывал, уж поверьте мне, чистейшая правда.

Старый генерал так исстрадался, пока сына искали, что снова за игорный стол сел. Фортуна не особо баловала его превосходительство, потому мало-помалу он начал терять нажитое. А когда парень, слава господи, вернулся, дело удалось поправить. Его мать-природа особым складом ума наделила — математику щелкал, как семечки. И единожды взглянув краем глаза на вист, которым развлекались английские колонизаторы, тотчас просек, как и что в этой игре делается. Уселся за карточный стол и разул противников, за один вечер вернув треть состояния приемного родителя. Увы, господин Бюлов становился не совсем уравновешенным человеком, едва заслышит звук тасующейся колоды. Посадив мальчишку заместо себя, заставил его переиграть со всеми маклерами побережья, со всеми уважаемыми господами и владельцами рудников. Сколотили они небывалое состояние за неделю, можно было прямо из-за стола вставать и в Европу возвращаться несметными богачами. Но один из проигравшихся посчитал честный расчет парня за шулерство, дескать, меж отцом и сыном какая-то договоренность имелась. Тотчас же явились стражи порядка. Его превосходительство, едва почуяв неладное, собрал деньги, золото, алмазы — а их было пуда два, не меньше — и хотел было удрать с сыном. Но сердечко его не выдержало, и он уснул сном вечным, пусть земля ему будет пухом.