Юлия Нелидова - Дело о бюловском звере

— Сейчас, сейчас скажу. Ульянушка у дрессировщиков передвижного цирка выкупила. Они представление с дрессированными животными смотрели, в Петербурге-с. Аристарх Германович только отвлекся, а племянницы нет рядом. А потом через четверть часа та явилась с корзинкой, в той дремал маленький кутенок. Ну, барин не воспрепятствовал. Только когда домой вернулись, она сказала, что животинка издохла, все и позабыли о ней. На самом же деле животинка выросла в неведому зверюшку, которую пришлось скрывать вот в этом самом охотничьем домике на привязи. По ночам Ульянушка Герочку спускала. Может, вы и видели ее, может, слышали. Звук она издает такой противный, будто хохочет. Брр, до сих пор мороз по коже при воспоминании о пасти-то ее со слюной, капающей на землю. По виду и не скажешь, что нрава она довольно покладистого. Страшная аки демон, да ласковая.

— Да уж, видывал и слыхивал оное животное, — раздраженно заметил Иноземцев.

— Тогда негодование вашего благородия понятно.

Иноземцев покачал головой, про себя заметив, что нет, ничегошеньки-то не понимает этот лысенький старичок, ни-че-го-шень-ки.

— Ульянушка, конечно же, знала, что покупает именно гиену. А я думал, чего ей то в зоосад приспичило пойти прогуляться, то на бродячих циркачей посмотреть. Головушка ее светлая только и была занята целью приобресть зверушку, которую так боялся генерал, которую видел во всех своих самых страшных кошмарах. Месть воплотить хотела. А я и не смекнул поначалу. Меленький, черненький был, потом как начал светлеть и пятнами покрываться. Думал, и вправду купила по ошибке. Еще и приговаривала, жаль, мол, что не тигренок. Все тигра мечтала заиметь. И просила не говорить дяде о питомце, чтоб не заругал, мол.

В тот злосчастный день она и выпустила Герочку, улучив момент, когда генерал после ужина в саду прогуливался. В сумерках появившееся пред ним животное возымело едва не убийственное действие. Я отказываюсь верить, что Ульяна Владимировна, принадлежащая славному и благородному дому Бюловых, могла вынашивать в сердце такой гадкий замысел — желать убить собственного дядьку. Но, увы, похоже, что это было так, ведь в конце концов она своего добилась… — Саввич уткнулся лицом в платок и беззвучно всхлипнул, — да какой ценой… погибла сама! Воспитал баламутку, сам от ее руки и погиб, и ее погубил…

И тотчас выпрямился, слез устыдившись.

— Дальше ваше благородие знает и без моего, генерала парализовало. Неделю он лежал, лишь глядя расширившимися от ужаса глазами в потолок. Но потом в одну из ночей — а я почивал подле — он вдруг поднялся и принялся ходить по комнате. Ходил, разговаривал, садился за письменный стол, что-то писал — и все это в полном и глубоком сне, глаза его были закрыты. Точно как леди Макбет.

— Сомнамбулизм, — пояснил Иноземцев. — Нервная болезнь, которая заключается в изменении одного из физиологических отправлений — сна. Теперь понятно, почему генерал не страдал пролежнями. Днем он бодрствовал, пораженный плегией, а ночью восполнял недостаток движения. И не помнил об этом на следующее утро.

— Так оно и было. Ваше благородие чрезвычайно умны и образованны.

— Вам следовало об этом сказать, когда я мучил его попытками воскресить хоть какие-то рефлексы, и даже полагал, что его превосходительство лишь распрекрасный актер. Увы, человек над безусловными рефлексами не властен. Даже если человеку отрезать голову, первые минуты его тело будет реагировать на прикосновения к нервным центрам. Это еще у Сеченова сказано. Почему же вы смолчали о таком важном факте?

— Ежли б сказал, узнали бы эти две фурии и воспользовались бы в своих коварных целях. Вообразите, до чего они дошли — приглашали в дом знатных докторов, убивали безжалостно. А они-то, Аристарх же Германович, так хотели выздороветь, так хотели, даже волосы пудрить для имитации седины не велели, чтобы картину болезни не спутывать.

— До сих пор не верится в это. Ульяна Владимировна… она не такая…

— О да, — вздохнул Саввич, с чувством высморкавшись. — О покойнице либо хорошее, либо ничего. И мучили они бедных благородных господ, пока наконец барин не сказали на предсмертном одре, где лежат алмазы.

— Кто-то ей помог перенести их в лодку, — Иноземцев задумчиво глянул в сторону. — Не могла она сейф в два пуда поднять. Сейф-то нашли? Пустой нашли?

— Нет, как раз сейфа не было. Я Кириллу Марковичу всю эту историю тет-а-тет поведал. Он мне наказал о нем молчать, никому, в интересах следствия, не рассказывать. Но вы-то свой, вам можно.

Тут Иван Несторович поднялся, сделал несколько шагов, взъерошил волосы и глубоко вздохнул.

— А теперь послушайте, что я вам поведаю.

— Как же это, как же? — все повторял лакей, беспрестанно шмыгая в платок. — Почему ко мне не явилась? Почему к вам? Я ж с младых лет ее оберегал… с младых лет, как у Христа за пазухой…

— Это очень даже хорошо, что она к вам не являлась, — утешал Иноземцев. — Знали бы вы, какого страху я натерпелся. И ведь не знал о несчастье, думал, Ульяна Владимировна в Петербург за мной приехала и баловство свое продолжала. Только на что я ей сдался?

— Умеет Ульяна Владимировна загадки загадывать, — вздохнул лакей.

На некоторое время в столовой воцарилась тишина, свечи почти догорели, а в окна рассвет и не думал заглядывать — на часах застыли стрелки, обозначив без четверти четыре. Иноземцев поглядел на черный прямоугольник ближайшего из окон. Без штор окна казались неуютными и даже пугающими, словно вот-вот заглянет фосфоритовое лицо утопленницы или щелкнет пасть пятнистого зверя.

Ивану Несторовичу стыдно было признаться, как он не выносил и боялся таких высоких черных окон, прямо-таки бездонные адовы дыры. Но у страха нет здравого смысла. Бессознательное тяготеет над разумом. Страх, как опухоль, поражает все нити и клетки мозга, беспощадно толкает к гибели. Иноземцев невольно поднялся и сделал трусливый шаг к подоконнику. Не отрывая руки от спасительного круга, что рисовал на столе свечной огарок, он заглянул в черную пропасть окна. За черной гладью стекла черная громада леса сливалась с волнующейся от метели столь же черной гладью озера. Двурогий серп скользил меж рваными облаками, порой и звездочка, другая сверкнет. И тянуло оттуда чем-то неспокойным, каким-то мрачным магнетизмом.

Сердце предательски пришептывало — есть, дружок, есть на земле что-то такое недоступное, неопознанное, наукой не объяснимое. Оно — вот, за окном, рядом.

А разум твердил, что тут какой-то подвох! И настойчиво требовал не внимать волнующей кровь химии, не поддаваться фантазиям.

— Хорошо, — после долгой паузы воскликнул Иноземцев, усилием воли сбрасывая оковы грез. — Где же тогда Герочка?