Валерий Введенский - Убийца из прошлого

— Может, пригласить его на ужин? — предложила она.

— А если с Нюшей явится? Нет, уволь.

Но на Васильевский остров, где служил Прыжов, Сашенька поехала не сразу, сперва заглянула на Знаменскую, навестить Шелагурова.

Застала его в ярости:

— Подонок Чепурин подписал показания против Ксении, утверждает, что она собиралась убить Сергея.

— Чепурину два часа не давали пить, — объяснил снова охранявший помещика Яблочков. — А при похмелье сие хуже всякой пытки.

— Откуда вам знать, что давали ему, а что нет? — накинулся на него Шелагуров.

— Знакомый околоточный рассказал, — тем же спокойным тоном сообщил тот. — А еще сообщил, что Благообразов угрожал Чепурину, мол, не покажешь на Ксению Алексеевну, сообщу в гимназию, что сам замешан в убийстве. Невооруженным взглядом было видно, что Чепурин — трус. Потому и испугался.

— Я выведу его на чистую воду. До министра просвещения дойду, но заставлю отказаться от этих якобы признаний. И дать другие, правдивые.

— Отказаться не получится. Подшиты и пронумерованы. Да и министр помогать вам не станет.

— Почему?

— Вы лицо заинтересованное.

— А вы… вы — циничное и равнодушное.

— Что поделать? Издержки профессии. Врачи тоже циничны. И могильщики. Все, кто каждый день сталкивается с горем, поневоле одеваются в броню.

— Что вы тут расселись? Вам следует действовать.

— Я действую. Как и приказано, ловлю Гуравицкого на живца. То бишь на вас.

— А если он сюда не явится? Решит кого-то другого убить, не меня? Или вообще уедет из города, наплевав на Ксению и ее судьбу?

— Вы ее видели? — вклинилась в перепалку Сашенька.

Ей было неприятно, что Шелагуров опять ее встретил не так, как она ожидала.

— Да, — пробурчал помещик.

— Как она? Держится?

— Сходит с ума.

— Бедняжка.

— Потребовала, чтобы съездил к Наташке, сообщил о смерти Сергея и дал денег на прожитье.

— Как благородно…

— Глупо, архиглупо. Мы не обязаны ее содержать. Как Сергей посмел с ней путаться? Впрочем, это я виноват. Позволил смерду подняться на одну ступеньку со мной, вывел из грязи в князи. Знал же, что на осине не растут апельсины. В результате Ксения, несчастная моя сестра, стала заложницей его низменных страстей. Она страдала, а я, черствый сухарь, этого не замечал.

— Теперь поздно рвать на себе волосы, — все так же меланхолично ввернул Яблочков.

— Заткнитесь, — грубо оборвал его Шелагуров.

— Если хотите, к Наташке могу съездить я, — предложила Сашенька.

— Вам что, нечего делать? — Шелагуров еще больше разозлился.

Княгиня сжала кулачки:

— Пожалуй, я пойду. Прощайте. — Она развернулась и вышла из кабинета.

— Вот адрес Наташки. — Яблочков выскочил вслед за ней. — Указан был в завещании Разруляева.

— Что он ей оставил? — спросила княгиня, надевая шубу, которую подала Лушка.

— Дом, что купил для нее и детей. Шелагуров подозревает, что деньги на покупку дома Сергей Осипович взял из приданого, вот и бесится [116] Приданое оставалось собственностью супруга. Тратить его муж мог, завещать – нет. . — Яблочков сообщил это по-французски, чтобы прислуга не поняла.

— Вы изучили рукопись?

— Это не рукопись. Ее черновик. Ксения Разруляева рассказала следователю, откуда она взялась на столе. Оказывается, Гуравицкий ей ее подарил. Никто про нее не знал, кроме Чепурина.

— Чепурин ее прочел?

— Да.

— А вы?

— Всю прошлую ночь. Текст сильно отличается от того, что опубликован в газетах. Роман серьезно переработан. Совпадают лишь фантастические описания Петербурга. Представляете, через сто пятьдесят лет наши потомки смогут смотреть балет, не выходя из дома. Достаточно будет подойти к особому зеркалу на стене…

— Расскажите лучше, за что и кому мстил человек в ватерпруфе?

— Барон Антон Гиверт был наследником огромного состояния. Перед свадьбой поехал путешествовать по Европе. И упал с воздушного шара. Тело не нашли, решили, что барон погиб. А он просто замерз, как замерзает яблоко на морозе. Если потом яблоко разморозить, не всякий отличит его от свежего, не так ли?

— Как вам сказать? Я отличу. Да и человек не яблоко.

— Так или иначе, через двадцать лет при сходе лавины снег вынес его в альпийскую долину, где барон Гиверт оттаял и вернулся к жизни. Однако оказалось, что его огромное наследство досталось кузенам, а любимая вышла замуж за одного из них. Да и выпал барон из шара неспроста, то был против него заговор. Гиверт, вернувшись через двадцать лет в Россию, отправился в сыскную полицию, но Крутилин, то бишь Кобылин, принял его за сумасшедшего. Вот почему человек в ватерпруфе потешается над ним — на месте каждого преступлении оставляет книгу в качестве подсказки, которую Кобылин игнорирует.

— А кому именно мстит?

— Много кому. Кузенам, лучшему другу, тем, кто выкинул его из шара, продажным нотариусам, управляющему имением и так далее. Всем, кто его предал. Но вот извозопромышленников среди них нет, впрочем, как и владельцев ссудных лавок. Роман сильно переделан, можно сказать, подогнан под новые обстоятельства.

— Автором?

Арсений Иванович пожал плечами.

— Я не критик.

— И даже не преподаватель словесности, — вторила Сашенька. — Не он ли его переписал?

— Кто знает?

Выйдя из квартиры, Сашенька разрыдалась. Почему Шелагуров так холоден с ней? Почему нагрубил? Потому что взвинчен? Переживает за Ксению? Или боится за себя? Это так ужасно, быть наживкой для убийцы. У кого угодно сдадут нервы. А спрятаться и затаиться ему нельзя, иначе сестра, самый близкий и родной человек, сгинет на каторге.

Узнав ужасную весть, Наташка потеряла сознание. Сашеньке пришлось подносить уксус к ее носу и бить по щекам, чтобы пришла в себя.

Поднявшись с пола, Наташка села на стул:

— Я как чувствовала, не хотела Сережу отпускать, в ногах валялась, умоляла не уходить. Вчера весь день подозревала неладное, до сумерек на улице ждала.

— Разруляев каждый день к вам приезжал?

— Да. Только когда хворал, оставался у жены. За что она его убила? За что? — Наташка разрыдалась.

— Вы знакомы?

— Я? Что вы? Нет, конечно.

— Тогда откуда она о вас знает?

— А Сергей не скрывал. Никогда не скрывал. Они ведь с Ксенией по уговору женились.

— По какому уговору?

— Пожалел он ее. Траченной была. И не просто траченной, приплод носила. Для нас-то, простолюдинок, — эка невидаль, а для вас, княгинь, — беда и позор.

— А кто ее соблазнил, знаете?

Наташка пожала плечами:

— Поляк какой-то. А фамилию не помню…

— Гуравицкий?

— Точно. Из Польши приехал. Бунтовал там против нас, а когда им по мордасам-то надавали, явился сюда, невесту богатую искать. Ксения ему и подвернулась. Сразу в кусты потащил, чтоб не передумала. Потом вместе пошли к ее брату, мол, так и так, любим друг друга. Тот заартачился, мол, не стану с бунтовщиком родниться, и дал поляку от ворот поворот. А Ксения-то в грехе брату не созналась, побоялась его гнева. Открылась только Сергею Осиповичу и упросила помочь. Коли бы отказал, грозилась утопиться. И зачем он ее пожалел? Был бы жив, касатик ненаглядный… Как нам теперь быть?! — у Наташки снова закапали слезы.