Филипп Ванденберг - Операция «Фараон», или Тайна египетской статуэтки

— Ничего. Он занимается тем, что достает сокровища из гробницы.

— Вот видишь, он в эти бредни не поверил.

Микасса, человек по природе робкий, пожал плечами, будто желая сказать: «Что может знать такой человек, как я!»

Барон фон Ностиц-Вальнитц добровольно согласился взять на себя обязанность сообщить Хартфилду о смерти его жены. Он дождался одного из моментов просветления профессора, наступавших все чаще, и с чувством, которое трудно было ожидать от столь хладнокровного человека, рассказал ему, где и как было найдено тело Мэри Хартфилд, и о том что предположительно, ее убили безумные монахи.

Хартфилд, чья комната находилась между комнатами барона и Нагиба и была под постоянным наблюдением, принял печальное известие сдержанно, будто давно предполагая такую возможность.

— Вы поняли меня? — настойчиво спросил барон.

И профессор ответил:

— Да, я понял вас, моя жена мертва.

— Мне очень жаль, — извинился барон, — что Омар и Нагиб уговорили вас покинуть монастырь под предлогом, что хотят отвести вас к супруге. Но это казалось единственной возможностью в той ситуации. Простите.

Профессор кивнул. В этот момент Омар, Нагиб и Халима вошли в комнату. Некоторое время все сидели молча. Затем Хартфилд задал вопрос — впервые с момента освобождения:

— Почему вы пришли за мной туда?

— Вам срочно необходимо обследование врача, — поспешно ответил Омар. — Мы отвезем вас в британский госпиталь.

— Это очень мило с вашей стороны, — ответил Хартфилд, — но ради этого вы не стали бы рисковать жизнью. Не будем обманывать друг друга. Я знаю, чего вы от меня хотите, но от меня вы ничего не узнаете, ничего!

— Профессор, — начал Нагиб, — мы знаем об Имхотепе больше, чем вы думаете. Нам известно не только все то, что известно британской, французской и немецкой секретным службам…

— Секретным службам?

— Вы не знали о том, что это дело давно расследуется всеми секретными службами?

— Нет, этого я не знал. И к какой же относитесь вы?

— Мы не имеем к ним никакого отношения. Мы ищем Имхотепа, потому что не хотим, чтобы успех достался какой-либо из секретных служб.

— Успех? — Хартфилд покачал головой. — Не знаю, можно ли назвать успехом нахождение гробницы Имхотепа.

— Мы располагаем не только информацией секретных служб, — продолжил Нагиб, — но у нас есть и ваш фрагмент из Рашида. — Он достал листок, на который был перенесен полный текст.

Хартфилд медлил. Казалось, он был удивлен. Барон, опасаясь, что они требуют от него слишком многого, сделал предупреждающий жест. Но Хартфилд торопливо просматривал текст и, закончив, едва заметно улыбнулся и вернул его.

— Если позволите дать вам совет…

Больше он ничего не сказал. Было ли это последствием перенапряжения или его ужасной болезни, но Хартфилд без сил повалился на пол и тяжело задышал. Его уложили на постель, и Халима осталась присмотреть за ним.

Омар, Нагиб и барон отправились на ужин в изящно оформленный ресторан отеля, из которого видны пирамиды Гизы. Вечером, когда их силуэты становятся фиолетовыми на фоне более светлого неба, они кажутся непреодолимыми горами и почти что внушают страх.

Все трое нехотя ковыряли вилками в тарелках. Не потому, что им не по душе пришлась европейская кухня, превалировавшая здесь из-за обилия иностранцев. Готовили здесь превосходно. Но потому, что каждый из них размышлял о том, как им подступиться к достойному жалости профессору. Фон Ностиц прежде всего раздумывал о причинах молчания Хартфилда. Профессор не был похож на человека, замалчивающего информацию ради собственной выгоды. А в то, что он заодно с умалишенными монахами, поверить было и вовсе невозможно.

Внезапно появилась Халима.

— У него бред, — тихо сказала она и оглянулась, проверяя, не подслушивают ли их. — Он говорит об Имхотепе. Больше я ничего не понимаю. Он говорит по-английски.

Омар поднялся, сделал остальным знак оставаться на месте и последовал за Халимой в комнату профессора. Хартфилд теперь дышал коротко и неровно. Он ворочался, говоря нечто невнятное о тени фараона, о сияющих руках Ра и запретной двери.

— Ты что-нибудь понимаешь? — взволнованно спросила Халима.

Омар склонился совсем близко к лицу профессора, пытаясь расслышать каждое его слово.

— Нет, — наконец ответил он, — я только понимаю, что его волнует то же, что и нас. Он говорит о плите, на которой описана гробница Имхотепа. Его слова не складываются в связные мысли, по отдельности же они вполне понятны. — Затем Омар начал записывать обрывки фраз, произносимых профессором. — Быть может, позже можно будет выявить их смысл.

Халима села возле Омара. Она положила руку на его плечо и молча следила за тем, что он записывает. Близость к тайне возбуждала ее, но еще больше ее возбуждала близость Омара. Она была счастлива, что вновь обрела его. И, если он и демонстрировал некоторую сдержанность по отношению к ней, упрекнуть его в этом она не могла.

Внезапно Омар отдернул руку. Хартфилд заговорил на арабском, который знал в совершенстве. Но эта перемена в состоянии бреда показалась ему странной. В монастыре Сиди Салим, будучи Ка Эдварда Хартфилда, он говорил по-арабски. Казалось, в душе Хартфилда боролись два существа, обладавшие разными характерами.

— Тысяча — шагов — от гроба — царя — дверь к познанию — вода — Имхотеп.

Будто совершив огромное усилие, Хартфилд уронил голову на подушку. Дыхание его стало ровным и спокойным. Он заснул.

— Думаю, — заметил Омар, глядя на свои записи, — Хартфилд рассказал нам больше, чем хотел.

Он сбежал в холл отеля, нашел Нагиба и барона сидящими у стойки бара и, не говоря ни слова, положил листок с записями перед ними.

— Что это значит? — осведомился фон Ностиц.

— Я записывал все, что говорил Хартфилд в бреду. Вот здесь самое любопытное. Почему-то он произнес это по-арабски.

— В тысяче шагов от гроба царя? — Барон задумался.

— Тысяча шагов в каком направлении? На юг, на север, на восток, на запад? — вставил Нагиб.

Все трое переглянулись.

— По крайней мере, — ответил барон, — мы теперь знаем, что гробница Имхотепа находится в тысяче шагов от пирамиды Джосера. Если бы мы знали длину шага, то могли бы очертить окружность, на которой следует искать вход.

— Сообщение расстояния в шагах соответствует точной мере египтян, — ответил Нагиб. — Один шаг равняется двум длинам ступни, то есть 66 сантиметрам. Если считать от центра пирамиды, радиус окружности составляет 660 метров.

— Фантастика! — Глаза барона загорелись, как это происходило каждый раз, лишь только речь заходила об Имхотепе. Фон Ностиц был убежден, что он подобрался близко к цели. Для него все предприятие только что вступило в новую фазу, и ни предупреждения, ни угрозы, и уж никак не неуверенность в том, что их ожидало, не могли заставить его отказаться от задуманного. Это была тоска по необычному — иначе нельзя было определить его настрой, — которая нападает на каждого человека хотя бы раз в жизни, выступая в разных формах и которую большинство вытесняет в подсознание.